Там, где ей надо было пересесть на другой автобус, у самой остановки росла большая генипа. Наверняка владелец этого фруктового дерева просто не представлял, что это такое, и не понимал, что разбрасывается настоящими деликатесами – обычная история для Майами. Плоды генипы валялись за остановкой автобуса и прямо на тротуаре. Она приметила и несколько плодов манго, уже подгнивших, которые тоже никто не собирался подбирать, но они лежали за забором – никак не достать. Набрав две полные пригоршни генипы, Кари ссыпала их в сумочку. Один плод очистила, с чмоканьем втянула сочную мякоть. Ничем не хуже личи – примерно такой же терпковато-сладкий вкус, такая же консистенция.
Вдруг загудел мобильник. Звонили с телефона Антонио. Хотя она уже видела его с отрезанной головой, все равно жутко тянуло ответить. Трубка настойчиво вибрировала в кармане. Его телефон был по-прежнему жив. Не обмяк бессильно – как мышцы у него на спине, когда она прикоснулась к нему тогда в павильоне у бассейна.
Кари убедилась, что геолокация на ее собственном мобильнике выключена. Съела еще несколько зеленоватых плодов, чтобы подкрепить силы. На долгом пути в автобусе к дому кузины у нее было время хорошенько все обдумать.
Если только полиция не заявилась в дом Эскобара по собственному почину, то Ганс-Петер Шнайдер наверняка понял, что полицию она не вызывала. Явно решил, что она тоже из «Десяти колокольчиков». Кари надеялась, что Шнайдер не будет морочиться с ее поисками, пока не покончит с собственными делишками. А потом, когда свободного времени будет навалом, убьет ее или похитит, продаст туда, откуда нет возврата.
Поздним вечером она тихонько открыла собственным ключом черный ход многоэтажки неподалеку от Клод-Пеппер-уэй. Тетя, кузина Хульета и малышка уже спали.
Кари протерла руки долькой лайма, тщательно поскребла щеткой. Уселась в детской, прислушиваясь к дыханию малышки. Подхватила ее на руки, когда та захныкала и заворочалась. Хульета, несмотря на усталость, тоже услышала детский плач и сразу проснулась.
– Я сама, не вставай! – тихонько бросила ей Кари.
Прошла в кухню, согрела бутылочку с молоком.
Когда малышка намочила подгузник, Кари помыла ее, присыпала присыпкой и укачивала, пока та опять не заснула.
Когда посреди ночи дочка кузины опять начала капризничать, Кари дала ей свою собственную грудь. И хотя молока там не было, малышка прижалась к ней своей маленькой головкой и быстро успокоилась. Кари никогда прежде такого не делала. Это немного притупило постоянно всплывающие в голове образы – с каким выражением на нее смотрел Бобби-Джо, когда она выстрелила ему прямо в лицо, Бобби-Джо, лежащего на полу вниз лицом – затылок разнесен вдребезги, затянутый чуть ли не до упора ремешок бейсболки на голове торчит далеко вбок, ноги по-прежнему дрыгаются.
Укачивая дитя, Кари разглядывала пятно на потолке, похожее очертаниями на Колумбию. Тот поэт был неправ, подумала она. Нет, ребенок – это не всего лишь «еще один маленький домик для смерти».
Она прикрыла глаза. Надо было решительней настоять на том, чтобы отправиться под воду вместе с Антонио! Дура безвольная, так и не сумела вправить ему мозги… Не сумела продраться через весь этот тупой мачизм и твердо заявить: «Идем вместе, и точка!» И в итоге он в одиночку оказался в той боевой обстановке, в которой она ориентируется куда лучше его. Он морпех, видите ли! Ему видней!
Юный боец Кари, двенадцати лет от роду, на политзанятиях только скучала – толку от них было, по ее мнению, не больше, чем от воскресной школы, – но вот военное дело схватывала на лету. В РВСК ею были очень довольны.
К раненым Кари относилась не просто как к выбывшим из строя боевым единицам и быстро научилась оказывать первую помощь. Одна рука ее успокаивающе ложилась на лицо раненого бойца, пока другой она ловко затягивала повязку.
С оружием и снаряжением Кари тоже очень скоро освоилась и все содержала в образцовом порядке. Ее основным занятием – а зачастую и в наказание за какие-либо проступки – была работа на полевой кухне. Двадцатигаллонные котлы с