– Команданте, профессор очень благодарен вам за те любезности, которые вы ему тут оказываете, в особенности за лекарства. Он…
– И он выражает свою благодарность, разгуливая по лесу в камуфляжной маске?
– Он показывал мне, как можно добывать мед для наших нужд. Он уже и раньше разводил пчел. И это была не маска, а защитная сетка, как у пчеловодов. Он думает, что это можно включить в курс выживания; если вы позволите, он готов научить всех, как с Дарвином. Он сказал, что бойцам будет полезно знать и этот способ отыскать пропитание в лесу. Мед хорошо хранится без всякого холодильника. Он говорит, что в случае чего его можно накладывать на раны, потому что он практически стерильный. Москитные сетки у нас уже есть. Дымари для выкуривания пчел не дают слишком много дыма, и с воздуха никто ничего не разглядит.
Команданте всё крутил свою скрепку. Его секретарши посматривали на Кари с откровенной неприязнью.
– Довольно любопытно, Кари. Но надо было прийти ко мне перед тем, как он нацепит на себя какой-то не одобренный мною головной убор.
– Виновата, команданте!
– Раньше я уже наказывал тебя за недостаток серьезности. Но теперь я хочу тебя поощрить. Чего тебе хотелось бы? Как насчет увольнительной на целый день?
– В свои критические дни я хотела бы мыться одна, отдельно от мужчин.
– Это противоречит нашей политике. Это сексизм. В бою все равны.
– А нельзя ли мне ходить мыться пораньше – как вон тем вот бойцам из вашего штаба? – Кари мотнула головой в сторону наблюдавших за ней девиц.
В конце концов родственники старого натуралиста выплатили значительную сумму вперед, и того освободили. Его надзиратели из РВСК разрешили ему побриться, принесли костюмную рубашку, в которой его похитили – уже основательно пожелтевшую, – отдали подтяжки. Кари посмотрела старику прямо в глаза и спросила, не возьмет ли он ее с собой. Он ответил, что спросит у своих похитителей. Те ответили отказом. Тогда профессор спросил: а что, если он заплатит за ее освобождение? Посмотрим, ответили ему. Деньги так и не поступили. Хотя кто его знает. Но Кари так и не отпустили.
Она сбежала сама, когда ей исполнилось пятнадцать. Сбежала с парнем старше себя на год. У него были рыжеватые волосы, а уголок одного из передних зубов отколот. Они при первой же возможности уединялись в лесу, и он очень ею дорожил. Еще в первый раз, когда они занимались любовью на пахучей лесной подстилке, он смотрел на нее, как на богиню.
В ее последний день в качестве бойца РВСК, на рассвете, подразделение Кари получило приказ атаковать деревню, которая поддерживала врага – ультраправых. Это было в то время, когда обе стороны регулярно вырезали целые деревни, хотя в новостях по радио подобные акции тактично называли «зачистками», словно не понимая истинной сути этого слова.
Одна из сторон регулярно захватывала какую-нибудь деревню, насаждая там собственную власть. Тогда другая сторона сразу же уничтожала ее вместе со всеми обитателями – за пособничество врагу. Целью запланированного рейда было поквитаться за резню, устроенную ультраправыми в одной деревушке, симпатизирующей партизанам. «Парамилитарес» перебили там всех до единого: партизан, жителей, их детей, даже домашних животных…
Таким же образом на второй год военной службы Кари ультраправые вырезали всю ее семью. Узнала она об этом только через полгода, и когда услышала про это, две недели не могла ни с кем разговаривать.