Карибский брак

Но наша мать настаивала на том, чтобы все учились читать и писать, и отдала нас в моравскую школу, организованную миссионерами из Дании. Моравские братья появились на Сент-Томасе за сто лет до этого, их направила сюда датская королева Шарлотта-Амалия, супруга Кристиана V, которая родилась в тысяча шестьсот пятидесятом году. Наша столица была названа в ее честь. Мы с братьями были единственными европейцами в этой школе, и поначалу другие ученики глазели на нас, как на диковину, и насмехались над нами, но это быстро прекратилось. Нас заставляли усердно учиться, и времени на развлечения не оставалось. Преподавали нам на английском, датском и немецком языках. Поскольку дома мы говорили по-французски, я не понимал ни слова и сидел на уроках, как в трансе. Наверное, так же чувствовал себя наш пес Сурис (что по-французски означает «мышь»), когда мои сестры с ним болтали. Сурис был потомком собак, привезенных пиратами с Мадагаскара, каких было много на острове. Собаки этой породы были белыми и пушистыми, но превращались в свирепых хищников при виде крыс или ящериц. Мои сестры, и особенно Дельфина, любили надевать на Суриса детский чепчик, сажать его на стул и поить чаем. Отец был покладистым человеком и не запрещал этого. Ему хотелось, чтобы всюду царили мир и согласие, а интересовали его больше всего цифры и бухгалтерские книги. Он не повышал на нас голоса, а сердце у него было доброе. Когда мама не видела, он давал моим сестрам печенье, которым они делились с Сурисом, и смеялся вместе с ними над собачьим именем. Дельфина была его любимицей. Она была такая хорошенькая, что отказать ей в чем-либо было трудно. Отказать мне было, очевидно, гораздо легче: когда я упрашивал папу разрешить мне пропустить бесполезные школьные уроки, он отвечал, что мужчина должен быть образован. Я понимал, что он не хочет, чтобы у них с мамой возникали разногласия, на это он ни за что не пошел бы.

Мне повезло, что в новой школе меня посадили рядом с девочкой, которую звали Марианна Кинг. Она засмеялась, увидев, что я в полной растерянности, и прошептала мне по-французски:

– Делай вид, что понимаешь, что они говорят, и в конце концов действительно поймешь.

Так и случилось, хотя прошло несколько месяцев, прежде чем произошло это чудо и я стал понимать учителей. К этому времени все пришли к убеждению, что я идиот и поэтому учусь вместе с цветными, а не в школе при синагоге, как остальные мальчики нашей веры.

Но учился я там не потому, что был дурачком. Задолго до моего рождения произошло что-то такое, из-за чего еврейская община была настроена против нас. Люди не хотели, чтобы мы молились вместе с ними в синагоге. Раз или два я поднимался тайком по мраморным ступеням через ворота, ведущие во двор синагоги, и заглядывал внутрь. Я видел шкаф красного дерева, в котором хранились тома Торы и свитки с нашими законами, а также огромные доски, на которых Моисей начертал свои заповеди. Синагога была увенчана куполом, и по вечерам, когда зажигали свечи, потолок светился, как небесный свод. «Благословен грядущий во имя Господня!»[22] Но я-то приходил потому, что мне было непонятно и любопытно, а не потому, что верил. Нашу семью не приглашали на праздничные обеды, свадьбы, похороны и прочие сборища. Я знал, что мои родители оскорбили раввина и был скандал. Мама мне об этом не рассказывала, но слухи об этом ходили, а мои старшие братья говорили, что родились еще тогда, когда родители не были мужем и женой. Я не мог этому поверить.

Возможно, такое положение возникло потому, что людям не нравилась наша мама. Только наша служанка Розалия оправдывала все ее своевольные поступки. Но у Розалии была причина защищать ее: именно по настоянию мамы отец нанял адвоката, чтобы тот разыскал жену папиного помощника, жившую на другом острове. Оказалось, что эта жена умерла за десять лет до этого, и мистер Энрике мог жениться на Розалии. И только по этой причине Розалия была предана маме, а мама поддерживала Розалию, хотя они и принадлежали к разным слоям общества. У них не было секретов друг от друга.