Карибский кризис

Почувствовав, что назревает «семейный скандал», Халанский вспомнил о важных делах. Он встал, засуетился, и спросил меня, надолго ли я в Волгограде. Забрав портфель, я вызвался проводить главврача до первого этажа. Мы вышли в коридор. На кушетке напротив кабинета сидели мои сотрудники. Я сделал им знак, мол, заходите в кабинет.

— Что тут можно сделать… — печально сказал я, идя по коридору рядом с Халанским.

— Она честная, порядочная женщина, — сказал Халанский убеждённо, — может, она в чем-то заблуждается.

— Да у неё просто колоссальные заблуждения! — отозвался я.

Мы подошли к дверям. Я пропустил Халанского впереди себя, и мы стали подниматься по лестнице. Я продолжил:

— …да она сумасшедшая! Она придумывает небылицы и… я даже не берусь анализировать её душевное состояние… она как Ильичев…

Мы уже стояли в холле первого этажа. Халанскому нужно было направо, в сторону приёмной, мне — в противоположную сторону. Я напомнил ему историю его заместителя Ильичева, издавшего книгу, полную разоблачительного материала, касающегося главврача, в том числе некоторые пикантные подробности: «вездесущий главврач успевал всё — и деньги принять от поставщиков, и ухватить за попу медсестру», и всё в таком духе. В отсутствие Халанского он устроил презентацию на пятиминутке, и это были его пять минут славы. Через несколько дней он был уволен. То был совершенно непродуманный шаг — до пенсии оставалось всего два месяца. В те дни Халанский неоднократно вызывал меня к себе, чтобы высказать сердце: мол, проработали с Ильичевым всю жизнь, и всю дорогу Халанский его тянул за собой, оказывал поддержку, всё делили поровну, хотя Ильичев, дуб дубом, ни хрена ничего не смыслил и не делал, а в ответ такая неблагодарность! Главврач крыл бывшего заместителя и соратника последними словами, и я поражался — я и не подозревал, что у него такой богатый словарный запас.

— Так вы пока не уезжаете? — осведомился Халанский, когда я завершил свой краткий экскурс и провёл параллель, типа, в каждом коллективе бывают сумасшедшие, и как-то надо с этим справляться, в каждой избушке свои погремушки, то есть не надо принимать во внимание бред идиотов, выживших из ума товарищей.

Я ответил:

— Буду еще два дня. Если накопились заявки от отделений…

— Вы нас так спасаете, — извиняющимся тоном сказал Халанский, — даёте нам в долг, неужели мы задолжали вам два миллиона?

— Никаких проблем!

— Мы вам непременно всё оплатим, — заверил он.

Мы пожали друг другу руки и попрощались. Я вышел на улицу, прошёл по пандусу и повернул влево. Вынув трубку, я позвонил Павлу и сказал ему, чтобы шёл с Михаилом в бункер. Спустившись с пригорка, я перезвонил и попросил, чтобы кого-нибудь отправили в магазин за коньяком.

Сказать, что я был шокирован — ничего не сказать. В бункере до меня дошло: впервые за семь лет сотрудничества Халанский, повелитель моих надежд и держатель финансов клиента № 1 — кардиоцентра, не сказал на прощание своё традиционное «Будем работать!» Он всегда произносил эту фразу — во время личных встреч и в конце каждого телефонного разговора. Буквально физически я ощутил, как земля уходит из-под моих ног и повалился в кресло.

Глава 85, Следующая за восемьдесят четвертой и повествующая о вещах, не лишних для правильного понимания этой истории

Мои дни в кардиоцентре были сочтены. С сотрудниками кардиоцентра, начиная от охранников и заканчивая главврачом, меня связывал жесткий кодекс, правила которого тщательно соблюдались. В биоценозах, таких, как коралловый риф, подобное поведение групп животных описывается как «врождённые инстинкты». Например, рифовый окунь открывает пасть, чтобы запустить внутрь рыб-чистильщиков, которые чистят пасть и жабры крупным рыбам, и когда клиент удовлетворён и хочет закрыть пасть, он извещает об этом особым движением: закрывает рот одним махом, оставляя маленькую щель, и сразу же открывает снова. После этого все чистильщики поспешно покидают его. Если кто-то из участников нарушит заведенный ритуал — в итоге пострадают все.