Карл Маркс. История жизни

Вооруженный этим циркуляром, Бауэр выполнил с большим успехом свою миссию в Германии. Ему удалось завязать наново порванные нити, а также создать новые связи, благодаря тому, что он приобрел большое влияние на остатки рабочих, крестьянских, батраческих и гимнастических союзов, которые еще уцелели среди неистовства контрреволюции. Наиболее влиятельные члены рабочего братства, основанного Стефаном Борном, тоже примкнули к Союзу, который, таким образом, привлек в себе «все пригодные силы»: так писал в Цюрих Карл Шурц, который в то же самое время объезжал Германию по поручению одной организации швейцарских эмигрантов. Во втором воззвании, помеченном июнем 1850 г., центральное управление уже извещало, что Союз утвердился в целом ряде германских городов и образовал руководящие центры в Гамбурге для Шлезвиг-Гольштинии, в Шверине для Мекленбурга, в Бреславле для Силезии, в Лейпциге для Саксонии и Берлина, в Нюренберге для Баварии, в Кёльне для рейнской провинции и Вестфалии.

То же воззвание называло лондонский округ самым сильным оплотом Союза, ибо он нес почти исключительно на себе все расходы, руководил просветительным союзом немецких рабочих в Лондоне, а также большей частью эмигрантов. Кроме того, лондонское центральное управление стояло в тесной связи с революционной партией англичан, французов и венгерцев. В другом отношении, однако, лондонский округ был самым слабым местом Союза, ибо он запутывал Союз в разгоравшуюся все сильнее и все более безысходную борьбу в эмигрантской среде.

В течение лета 1850 г. явно исчезла надежда на скорое возрождение революции. Во Франции уничтожили всеобщее избирательное право, и это не вызвало восстания рабочего класса. Борьба шла уже только между претендентом Луи Бонапартом и монархически-реакционным Национальным собранием. В Германии мелкобуржуазная демократия сошла с политической сцены, а либеральная буржуазия приняла участие в ограб лении трупа революции, учиняемом Пруссией. При этом Пруссию надули германские средние и мелкие государства, которые все плясали под австрийскую дудку, а царь грозно пощелкивал кнутом над всей этой немецкой компанией. Но по мере того, как шел отлив истинной революции, все более усиливались лихорадочные стремления эмигрантов сфабриковать искусственную революцию. Эмиграция обманывалась относительно всех угрожающих признаков и возлагала надежды на чудеса, которые она готовилась свершить упорством своей воли. С тем большим недоверием эмигранты относились ко всякой самокритике, исходившей из собственных рядов. Маркс и Энгельс видели положение вещей в истинном свете, так как наблюдали за всем, что происходило, ясным и спокойным взором, и это создавало все большую рознь между ними и эмигрантами. Как мог голос логики и разума сдержать бурю страстей в более или менее отчаивавшейся массе людей! Голос этот оказался настолько бессильным, что всеобщее опьянение проникло также в лондонское отделение Союза коммунистов и вызвало смуту в центральном управлении.

В заседании от 15 сентября дело дошло до открытого раскола. Шесть членов ополчились против четырех: Маркс и Энгельс, затем Бауэр, Эккариус, Пфендер из старой гвардии, а из молодого поколения Конрад Шрамм против Виллиха, Шаппера, Френкеля и Лемана. Среди них был только один из старых членов — Шаппер, первобытный революционер, как его удачно назвал Энгельс. Его увлекла революционная стихия, так как он в течение целого года видел в непосредственной близости ужасы контрреволюции; он только что перед этим приехал в Англию.

На этом решительном заседании Маркс в следующих словах определил сущность возникшего разногласия: «Меньшинство устанавливает вместо критического воззрения догматическое, вместо материалистического — идеалистическое. Вместо реальных обстоятельств маховым колесом революции для него становится воля. Мы говорим рабочим: „Вам предстоит пятнадцать, двадцать, пятьдесят лет гражданской борьбы, а также войны между народами не только для того, чтобы изменить условия жизни, а чтобы изменить самих себя и приобрести умение и навык к политическому господству“. Вы же, напротив того, говорите: „Мы должны немедленно получить власть, или пиши пропало“. В то время как мы указываем именно немецким рабочим на неразвитость немецкого пролетариата, вы грубо льстите национальному чувству и сословным предрассудкам немецких ремесленников, что, конечно, гораздо выигрышнее. Как демократы возвели в святыню слово народ, так вы обожествляете слово пролетариат». Дело дошло — к неудовольствию Маркса — до того, что Шрамм вызвал на дуэль Виллиха, и дуэль состоялась близ Антверпена; Шрамм был легко ранен. Но достичь какого-либо единения оказалось невозможным.