Карл Маркс. История жизни

Гораздо важнее всех итальянских затей для него было склонить Маркса к содействию этим планам. Но Маркс оказался еще более недоступным, чем в предыдущем году. Он еще соглашался за хорошее вознаграждение быть английским корреспондентом газеты, которую все еще затевал Лассаль; но он не желал брать на себя никакой ответственности или принимать политическое участие в предприятии Лассаля, так как ни в чем не был согласен с ним, кроме некоторых отдаленных конечных целей. Столь же отрицательно Маркс отнесся к плану агитации среди рабочих, который развивал ему Лассаль. Он находил, что Лассаль слишком поддается влиянию условий данного момента и хочет сделать центром своей агитации борьбу против такого карлика, как Шульце-Делич, то есть выдвигает государственную помощь против самопомощи. Этим Лассаль возобновил, по мнению Маркса, лозунг, с которым католический социалист Бухец боролся в сороковые годы против подлинного рабочего движения во Франции. Выдвигая наново чартистский лозунг всеобщего избирательного права, он упускает из виду различие между германскими и английскими условиями, а также уроки Второй империи относительно избирательного права. Отрицая всякую естественную связь с прежним движением в Германии, Лассаль впадает в ошибку сектантства, в ошибку Прудона, который не искал реальной основы в подлинных элементах классового движения, а хотел предписывать их ход согласно доктринерскому рецепту.

Все это, однако, не запугало Лассаля, и он продолжал свою агитацию, которая превратилась с весны 1863 г. в определенную агитацию среди рабочих. Он даже не отказался от надежды убедить Маркса в правоте своего дела и после прекращения переписки с Марксом регулярно посылал ему свои агитационные сочинения. Отношение к ним Маркса было, однако, такое, какого Лассаль не мог ожидать. Маркс критиковал их в письмах к Энгельсу с необычайной резкостью, которая в некоторых случаях доходила до ожесточенной несправедливости. Мы не станем входить в неприятные подробности, с которыми можно ознакомиться по переписке между Марксом и Энгельсом. Достаточно сказать, что Маркс называл эти произведения Лассаля, даровавшие новую жизнь сотням тысяч немецких рабочих, плагиатами гимназиста. Так он говорил, когда читал их, а когда не читал, то писал, что это ученические упражнения, на чтение которых не стоит убивать время.

Только тупые фарисеи могут отделаться по этому поводу глупыми отговорками, что Маркс, как учитель Лассаля, имел право так говорить про него. Маркс не был сверхчеловеком, и сам считал себя только человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Бессмысленное преклонение — как раз то, чего он больше всего не выносил. В его собственном духе ему воздается не меньше уважения восстановлением попранной им справедливости, чем обличением несправедливости, свершенной по отношению к нему. Маркс больше выигрывает сам от обоснованной и беспристрастной критики его отношений к Лассалю, чем от следования тем верящим в каждую его букву людям, которые, по сравнению Лессинга, с ночными туфлями в руках плетутся по проложенному им пути.

Маркс был учителем Лассаля, но далеко не во всем. С известной точки зрения он мог бы сказать о Лассале то же, что будто бы сказал перед смертью Гегель о своих учениках: «Только один понимал меня, и этот также не понял». Лассаль был несравненно самый гениальный приверженец, приобретенный Марксом и Энгельсом, но альфы и омеги их нового мировоззрения, исторического материализма он никогда не усвоил себе с полной ясностью. Он во всю жизнь не освободился от «умозрительности» гегелевской философии и, при всем своем понимании всемирно-исторического значения пролетарской классовой борьбы, всегда мыслил ее в идеалистических образах мысли, которые были наиболее свойственны буржуазной эпохе, в образах философии и юриспруденции.