Карл Маркс. История жизни

Он строил свою агитацию на широком и прочном фундаменте классовой борьбы и ставил своей неизменной целью завоевание политической власти рабочим классом. Он совершенно не прописывал этому движению доктринерских рецептов, как его упрекал Маркс, а примыкал к «элементам действительности», которые сами по себе вызвали движение среди германских рабочих, а именно к всеобщему избирательному праву и к вопросу об ассоциациях. Лассаль гораздо правильнее оценил значение всеобщего избирательного права, чем в свое время Маркс и Энгельс, а что касается его производительных ассоциаций с государственным кредитом, то, что бы против них ни возражать, в основе их лежит верная мысль о том — цитируем подлинные слова Маркса, сказанные им несколько лет спустя, — «что кооперативный труд для того, чтобы оказаться спасительным для рабочих масс, должен разрастись до национальных размеров и, следовательно, его должно поддерживать государственными средствами». «Главарем секты» Лассаля делало — и то лишь по видимости — чрезмерное преклонение его приверженцев, и в этом отношении нельзя, во всяком случае, винить непосредственно его самого. Лассаль достаточно старался предупредить, чтобы «бараньи головы не принимали все движение за дело одного человека»; он привлекал к своей агитации не только Маркса и Энгельса, но Бухера, Родбертуса и некоторых других. Если же ему не удалось привлечь к работе духовно равного ему товарища, то вполне естественно, что благодарность к нему рабочих приняла безвкусную форму личного культа. Но Лассаль не был, конечно человеком, который оставляет свой светильник под спудом. Он не отличался самоотверженностью Маркса, для которого все личное отступало на второй план перед делом.

Следует обратить внимание еще на одно обстоятельство — на резкую по видимости борьбу либеральной буржуазии с прусским правительством, из которой и развилась агитация Лассаля. С 1859 г. Маркс и Энгельс стали уделять больше внимания немецким делам, но все же недостаточно вникали в сущность их, как это видно по их переписке до 1866 г. Несмотря на опыт, вынесенный ими из революционных лет, они все еще рассчитывали на возможность буржуазной и даже милитаристской революции; переоценивая германскую буржуазию, они недооценивали великопрусскую политику. Они не могли отрешиться от впечатлений своей молодости, когда их рейнская родина, гордясь своей причастностью к новой культуре, смотрела сверху вниз на старопрусские коренные области. Чем более их главное внимание обращено было на царские планы создания мирового господства, тем более они видели в Пруссии только русскую сатрапию. В Бисмарке они склонны были видеть только орудие одного русского орудия, того «таинственного человека в Тюильри», о котором они говорили уже в 1859 г., что он пляшет под дудку русской дипломатии. Они были очень далеки от мысли, что великопрусская политика, при всех своих недостатках в других отношениях, может привести к последствиям, которые будут в одинаковой мере неприятным сюрпризом как для Парижа, так и для Петербурга. Но так как они считали, что в Германии еще возможна буржуазная революция, то борьба Лассаля против этой буржуазии казалась им совершенно несвоевременной; если бы суждения их были верные, никто не согласился бы с ними охотнее Лассаля.

Лассаль стоял ближе к действительности и вернее судил о ней. Он исходил из того — и под этим знаком победил, — что филистерское движение прогрессивной буржуазии никогда не приведет ни к чему, «хотя бы прождать столетия и даже целые геологические периоды существования земли». Но если отпадает возможность буржуазной революции, то национальное объединение Германии, по предвидению Лассаля, поскольку оно вообще будет возможно, явится делом династического переворота, и в нем, по его мнению, рабочая партия будет выталкивающим клином. Конечно, когда он уже в своих переговорах с Бисмарком хотел заманить великопрусскую политику на скользкий путь, то этим нарушил требования политического такта, если и не принципа; Маркс и Энгельс имели основание винить его за это, что они и сделали.

То, что в 1863 и 1864 гг. разъединяло их с Лассалем, были, по существу, как и в 1859 г., «противоположные суждения относительно фактических предпосылок». Этим устраняется кажущийся оттенок личной вражды в резких суждениях Маркса о Лассале именно в эти годы. Маркс все же не мог преодолеть своих предубеждений к этому человеку, имя которого история германской социал-демократии всегда будет упоминать одновременно с именами Маркса и Энгельса. Даже примиряющая сила смерти ненадолго смягчила отношение Маркса.