Это Швейцер проводил с большим старанием и неменьшим успехом. Тщетно было бы искать в «Социал-демократе» хотя одного слова, которое отзывалось бы «союзом» с правительством против прогрессивной партии. Если проследить тогдашнюю публичную деятельность Швейцера в связи с общим политическим развитием, то встретится довольно много промахов, которых, впрочем, не отрицал и сам Швейцер; но в общем политика его была умная и последовательная: исключительной ее целью были интересы рабочего класса, и никак нельзя сказать, что она продиктована была Бисмарком или каким-либо другим реакционером.
Преимущество Швейцера перед Марксом и Энгельсом заключалось, во всяком случае, в его точном знании прусской действительности. Они же ее видели лишь через окрашенные очки, а Либкнехт не оказался на высоте осведомляющего посредничества, которое требовалось от него по ходу обстоятельств. Он вернулся в Германию в 1862 г. по зову красного революционера Брасса, который тоже вернулся из изгнания и основал «Северогерманскую всеобщую газету». Но как только Либкнехт вступил в состав редакции, выяснилось, что Брасс продал свою газету министерству Бисмарка. Либкнехт тотчас же ушел из газеты; этот первый опыт на германской почве был очень печальный — и в житейском смысле, так как Либкнехт очутился на улице, как и в долгие годы своего изгнания. Это, однако, менее всего опечалило его: идейные интересы были для него всегда выше личных. Но опыт работы с Брассом помешал ему свободно осмотреться в новом положении дел, создавшемся в Германии.
При своем возвращении в Германию Либкнехт все еще оставался старым революционером 1848 г., человеком 1848 г. в смысле «Новой рейнской газеты», для которой социалистические теории и даже пролетарская классовая борьба стояли далеко на заднем плане — а главным была революционная борьба народа против господства отсталых классов. Социалистическая теория со всем ее ученым аппаратом никогда не увлекала Либкнехта, хотя он вполне усваивал себе ее основные мысли. В долгие годы изгнания он заимствовал у Маркса главным образом склонность освещать обширное поле международной политики в поисках зародышей революционных движений. При этом для Маркса и Энгельса, как уроженцев рейнской провинции с ее презрением ко всему восточноэльбскому, прусское государство казалось совершенно ничтожным; в особенности же оно было таковым для Либкнехта, уроженца Южной Германии, который работал в революционные годы только на баденской и швейцарской территории, где в центре стояла кантональная политика. Пруссия была для него все еще домартовским вассальным государством русского царизма, которое противится историческому прогрессу презренными средствами подкупа. Он считал, что Пруссия должна быть сметена, прежде чем может идти речь о классовой борьбе в Германии. Либкнехт не отдавал себе отчета, насколько экономическое развитие пятидесятых годов преобразовало прусское государство, какие отношения создались в нем и как под влиянием их освобождение рабочего класса от буржуазной демократии становилось исторической необходимостью.
Прочное согласие между Либкнехтом и Швейцером сделалось таким образом невозможным; в глазах Либкнехта дело окончательно испортилось, когда Швейцер опубликовал пять статей о министерстве Бисмарка, которые хотя и проводили мастерскую параллель между великопрусской и пролетарско-революционной политикой по вопросу о германском единстве, но страдали тем «недостатком», что слишком красноречиво изображали могущество великопрусской политики; могло показаться, что они почти прославляют ее. Маркс же, с своей стороны, сделал «промах» в письме к Швейцеру от 13 февраля, говоря, что от прусского правительства можно ждать скорее всякого заигрывания с производительными товариществами, но никак не снятия запрета, тяготеющего над правом стачек, так как это повлекло бы за собою крушение бюрократизма и полицейского владычества. Маркс забыл при этом то, что когда-то столь красноречиво доказывал, возражая Прудону, а именно, что не правительства управляют экономическими отношениями, а, наоборот, экономические отношения управляют правительствами. Прошло немного лет, и министерству Бисмарка пришлось волей или неволей отменить запрет права стачек. В своем ответе от 15 февраля — в том именно письме, в котором Швейцер обещал содействовать присоединению общенемецкого рабочего союза к Интернационалу и еще раз подчеркивал, что все относящееся к Интернационалу самостоятельно редактируется Либкнехтом, — Швейцер заметил, что охотно примет к сведению всякое теоретическое разъяснение, которое ему даст Маркс, но для того, чтобы правильно судить о практических вопросах тактики момента, нужно стоять в центре движения и в точности знать все обстоятельства. Вслед за этим и произошел разрыв с ним Маркса и Энгельса.