Каков бы Лассаль ни был как личность, как литератор, как ученый, но что касается политики – это был, несомненно, один из самых значительных людей в Германии. Он был для нас в настоящем очень ненадежным другом, в будущем – довольно несомненным врагом, но все же становится очень больно, когда видишь, как Германия губит всех сколько-нибудь дельных людей крайней партии. Какое ликование будет теперь в лагере фабрикантов и прогрессистских собак[189]
, – ведь в самой Германии Лассаль был единственным человеком, которого они боялись.Но что за оригинальный способ лишиться жизни… (30/349).
И так далее. Маркс ответил другу через три дня:
Несчастье, произошедшее с Лассалем, мучило меня все эти дни. Ведь все же он принадлежал еще к старой гвардии и был врагом наших врагов. Притом все это случилось так неожиданно, что трудно поверить, что этот шумливый, непоседливый, беспокойный человек теперь замолк навеки и никогда уже не произнесет больше ни единого слова. Что касается обстоятельств, вызвавших его смерть, то ты совершенно прав. Это одна из многочисленных бестактностей, которые он совершил за свою жизнь. Вместе с тем мне больно, что в последние годы наши отношения были омрачены, – правда, по его вине. С другой стороны, я очень рад, что не поддался подстрекательствам с различных сторон и ни разу не выступил против него во время его «года торжества».
Черт возьми, отряд становится все меньше, новые не прибывают… (30/351)[190]
.Нужно начитаться его писем, чтобы оценить, насколько этот жесткий и циничный человек позволил себе расчувствоваться. По поводу смерти Вильгельма Вольфа (1864) и Карла Зибеля (1868) его реакции выражены в письмах гораздо скромнее, а ведь оба были близкими и преданными его друзьями, особенно Лупус, которому посмертно был посвящен I том «Капитала».
12 сентября Маркс пишет Софье Гацфельдт в Берлин: