Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»

Учитывая самоощущение изгоя, объявившего пожизненную войну всему современному обществу, можно понять вспышки маниакальной подозрительности к кому угодно, даже к своему почитателю и благодетелю Лассалю. И все же нельзя исключать того, что в личностном плане Маркс относился к Лассалю лучше, чем изображал это перед Энгельсом. Последний во всех случаях должен был знать, что он – единственный близкий друг Мавра. В определенном смысле так оно и было. Их связывала общая судьба, общая (одна на двоих) революционная теория и, что самое главное, абсолютное взаимопонимание в отношении глобальной жизненной установки. Оба они были мазаны одним миром. Они превосходно дополняли друг друга. Они полностью сознавали взаимную зависимость. Помимо разностороннего разделения труда между ними, первый зависел от второго материально, второй же знал, что – в случае чего (чего они всю жизнь ждали) – генералом он может стать только при первом. Оба они не обманывались относительно того, кто из них Солнце, а кто Луна. Единственная известная нам размолвка между ними (январь 1863 г.) и ее благополучное разрешение поставили все недостающие точки над «ё», показав: (а) что первый знал второго как облупленного и (б) что второй готов принимать первого в любом виде.

В их отношениях четко установилась иерархия, не подлежащая пересмотру. В этом тандеме Энгельс был, по обоюдному согласию, вторым. Таковым ему надлежало пребывать всегда и во всем, таковым он и остался во веки веков – вторым гребцом «двойки», вторым голосом дуэта, то есть подпевалой. Проще сказать, шестеркой.

Статус третьего не столь однозначен, поэтому начнем с фактов. Первый факт: от него многократно исходила инициатива к сотрудничеству и совместной деятельности (всякий раз Марксом отводимая под разными благовидными предлогами). Но мотивировано поведение берлинца могло быть только искренним уважением, которое он испытывал к старшему другу. Настоятельной необходимости в Марксе у Лассаля не было. Он был сам себе философ, сам себе экономист и сам себе вождь рабочего движения. Худо-бедно, поругивай его Маркс или хвали, Лассалю все удавалось. Он являлся самостоятельной фигурой.

Маркс был достаточно циничен, чтобы понимать: Лассаль был единственным из приближенных, кто ценил его бескорыстно. В отличие от всех Лассалю Маркс не был нужен как фигура, идеолог или вожак. Лассаль мог обойтись без Маркса – и уже в силу этого был ему равен. Поэтому и возможна была между ними такая предельная непринужденность общения, при которой двое могут много смеяться. Общий смех – знак очень серьезный. Он может быть выражением особой внутренней близости и симпатии. Еще более: смех – удел равных.

В этом свете в интонации отдельных (не всех) писем Маркса к Лассалю чудятся нам проблески какой-то своеобразной сердечности, чего не ощущается в его письмах ни к кому более (из мужчин). Разумеется, то, о чем мы говорим, суть едва уловимые нюансы. Этот человек меньше всего был сентиментальным и в темную душу свою не пускал никого.

Определенно можно назвать то, чем Лассаль не был для Маркса: стратегическим единомышленником. В этом отношении приоритет Энгельса бесспорен.

Труднее судить о том, каковы подлинные оценки Марксом Лассаля – писателя и ученого. Принимать на веру все, что он на эти темы молол Энгельсу, разумеется, нельзя. У Фреда и в этом отношении не должно было быть никаких сомнений: его Мавр – самый гениальный ученый. С другой стороны, нет уверенности, что в отзывах к самому Лассалю отсутствует какая-то доля лести. Здесь нам уже определенно не хватает писем Фердинанда Хаимовича к Карлу Генриховичу. Многое зависит от того, на что первый претендовал. Если он (как нам кажется) готов был признать превосходство старшего друга в качестве философа и экономиста, следует предполагать искреннее дружелюбие отзывов Маркса. Во всяком случае, на данном фронте Маркс определенно не считал его опасным конкурентом. Например: