Карл Маркс: Мировой дух

В январе 1860 года Лассаль убедил его, что подрывные обвинения Фогта могут встретить отклик у людей, не знающих Маркса, и посоветовал на них ответить. Маркс написал Энгельсу, что полон решимости предъявить иск «Националь цайтунг», распространявшей клевету Фогта. У него теперь такое впечатление, что против него составлен заговор; Фогт «искажает все мое прошлое». В феврале он начал борьбу: посылал письма, собирал свидетельства в свою поддержку и написал книгу в 200 страниц — «Господин Фогт». Ее экземпляры были изъяты полицией, а Марксу пришлось оплачивать типографские расходы. 3 марта 1860 года он отправил Веберу — адвокату, который защищал его в тяжбе против Фогта, — письмо на двенадцати страницах, в котором объяснил, на какие финансовые жертвы пошел, чтобы издавать в Кёльне «Рейнскую газету»: «Поскольку я сам сын юриста (покойного адвоката Генриха Маркса из Трира, долгое время бывшего председателем коллегии адвокатов этого суда и отличавшегося безупречным характером и талантом к юриспруденции), я знаю, как важно для добросовестного юриста иметь полную ясность относительно характера своего клиента». Замечательное воспоминание об отце — не позабытом, по-прежнему почитаемом, — которое выдает в Марксе приверженца самых что ни на есть традиционных ценностей — уважения прав на защиту и роли адвокатов. Энгельс оказал ему поддержку, заявив, что «Господин Фогт» — лучшее его полемическое произведение, хотя ему бы и хотелось, чтобы ссора не принимала такого размаха.

На самом деле, Энгельс считал, что Карл зря тратит время на недостойные его склоки.

Ровно через десять лет в архивах французской полиции, изъятых Парижской коммуной, было найдено подтверждение правоты Маркса — Фогт действительно был агентом Наполеона III.

В это же время европейское рабочее движение всколыхнулось вновь. 18 мая 1860 года в результате стачечного движения строительных рабочих в Лондоне был создан профсоюз. Маркс отказался к нему присоединиться, но написал своему старому другу Фрейлиграту, социалисту-банкиру-поэту, снова говоря ему (как Лассалю) о «партии» как идеальной абстрактной сущности. Это важное письмо, в котором он объясняет, что его научная работа — наилучший вклад, который он может внести в дело революции: «Хочу тебе заметить, что с 1852 года, когда союз был распущен по моему предложению, я больше никогда не принадлежал и не принадлежу ни к какому тайному или открытому обществу, а, следовательно, уже восемь лет как партия в этом недолговечном смысле слова перестала для меня существовать <…>. Я глубоко убежден, что моя научная работа гораздо полезнее рабочему классу, чем членство в организациях, которые уже изжили себя на континенте <…>.Ты поэт, а я критик, и, по правде говоря, опыта 1850–1852 годов мне достаточно. Союз

<…> был лишь эпизодом в истории партии, которая стихийно зарождается повсюду на почве современного общества <…>, партии в великом историческом современном смысле».

И действительно, как великолепно выразился Маркс, партия «стихийно зарождалась повсюду на почве современного общества»: во Франции рабочие-прудонисты, возглавленные неким Толеном, выпустили «Манифест шестидесяти», требуя признать права профсоюзов; то же было в Германии, Австрии, Англии, Испании и Италии.

Летом 1860 года Фридрих Энгельс написал Женни отчаянное письмо по поводу ее мужа: «Он пишет самые замечательные вещи в мире, но старается сделать так, чтобы они вышли не вовремя, и всё идет прахом».

Все в том же 1860 году одна из четырех сестер Карла, София, в возрасте сорока четырех лет вышла замуж за голландского адвоката по фамилии Шмальгаузен и поселилась в Маастрихте. Там уже жила одна из ее теток, супруга Лиона Филипса, так что София пополнила голландский клан своей матери Генриетты, по-прежнему жившей в Трире со своей младшей дочерью, которая была замужем за местным инженером. Четвертая дочь, как мы помним, уехала в Южную Африку.

В ноябре 1860 года семья Марксов подверглась новому испытанию: Женни заболела тяжелой формой оспы, от которой чуть не умерла и навсегда осталась обезображенной. Для нее это была настоящая драма. Карл отправил всех трех дочерей к Либкнехту, который по-прежнему исполнял обязанности его секретаря, и забросил всю работу, чтобы ухаживать за женой. Как только она выздоровела, он изолировал сам себя на десять дней, чтобы его дочери вдруг не заразились.

Потом снова начались занятия с детьми и воскресные пикники.

В декабре, в то время как Женни медленно шла на поправку и пребывала в глубокой депрессии из-за отметин на лице, Карл с новым воодушевлением принялся за работу. После годичного перерыва он решил снова приняться за свою большую книгу.