Карл Великий. Небесный град Карла Великого

Какое всё-таки счастье, что дорожный мешок собирала матушка! Я не догадался, что деньги могут понадобиться, и без её заботы провёл бы эту ночь на улице. А так мне хватило и на ночлег, и на стойло для звездолобой кобылки, и на жаркое с кружкой пива, и ещё немного осталось.

Говорили, что до Нуайона недалеко. Если выехать на рассвете, можно к закату добраться. Всю ночь я ворочался, и с первыми лучами солнца выехал.

Трава блестела от росы, пели птицы. Дорога оказалась удобная и широкая — уж точно не потеряешься. Я ехал, размышляя о короле: не разгневался ли он на мои самовольные прогулки? С другой стороны, у меня ведь не было обязанностей на вчерашний день. И я не узник, которому запрещено покидать стены замка.

Сзади послышался стук копыт. Дорога только что повернула.

«Отлично! — подумал я. — Если это попутчики, можно провести время за приятной беседой».

Из-за поворота вылетели два всадника. Они попытались окружить меня и набросить петлю, но промахнулись.

— Слезай с лошади, останешься жив! — хрипло выкрикнул один из них.

   — И мешок бросай! — отозвался второй.

Кобылка моя не обладала ослепительной красотой и величавой статью любимого жеребца Карла, но она обитала в королевской конюшне, где плохих лошадей не держали. Быстрей меня разобравшись в происходящем, она проскользнула между всадниками и пустилась вскачь. Нам удалось оторваться от преследователей, но ненадолго. Они настигали, к тому же неудача распалила их.

   — Теперь так просто не отделаешься! — кричали мне в спину. — Всю одёжку скинешь! И ещё получишь так, что мать родная не узнает!

Снова полетела петля. На этот раз она скользнула по лошадиному крупу. Я стегнул лошадь, та ещё прибавила ходу. Расстояние между мною и преследователями начало медленно увеличиваться. Мы, скорее всего, ушли бы от погони совсем, но тут из леса на дорогу выскочили трое всадников в кольчугах и с мечами. От неожиданности моя кобылка взвилась на дыбы, скинув меня на землю. Я упал в придорожные кусты. Расцарапал щёку и чуть не выколол глаз.

   — Стоять! А ну! — послышались крики. Что-то загремело, заржала лошадь, потом довольный голос произнёс:

   — О-о-о! Да это старые знакомцы Лаубод и Дагоберт, да ещё и с петлёй! Опять шалим?

   — Закончились ваши шалости, — прервал суровый голос, — теперь всё доказано, ждите суда.

Я выкарабкался из кустов и огляделся. Кони пощипывали травку неподалёку от дороги. Мои спасители вязали разбойников той самой верёвкой, которой те чуть не поймали меня.

   — А что, собственно, доказано? — вдруг возмутился один из разбойников. — Мы не сделали ему ничего дурного. Просто ехали с ним по одной дороге. Разве это запре...

   — Не строй из себя дурачка, Лаубод, — прервал его воин с багровым шрамом во всю щёку, затягивая узел, — все в деревне знают про ваши похождения. Только за руку никак вас поймать не могли.

   — Вы и не поймали, — ухмыляясь, сказал второй разбойник. — Мы торопились в Нуайон на королевскую свадьбу. А вашего молокососа вообще не видели. Вот!

   — Нет уж! — вступил другой воин. — Мы все видели, как ты ловил его петлёй.

   — В законе нет такого, что нельзя ловить петлёй. Ущерба мы ему не нанесли.

Воины обернулись ко мне.

   — Подойди-ка сюда, юноша. Не нанесли ущерба! Да у него вся щека в крови.

   — Потому что ездить верхом не умеет! — нагло отвечал разбойник.

   — Всего-то, царапина! — поддержал его другой. — За это штраф пара денариев, не больше. У меня в кармане, кажется, есть столько. Развяжите мне руки!

   — Царапина, говоришь? — прищурился воин, молчавший до сих пор. — А мы ему сейчас палец сломаем, совсем другой разговор с вами будет.

У меня потемнело в глазах от ужаса. А воин продолжал:

   — Можно ухо надрезать, чтоб висело. Это не очень больно и прирастёт потом, а штраф большой. И парню часть дадим — ему небось деньги тоже нужны.

Я не знал, что и сказать. Воин со шрамом возразил:

   — Зачем же мучить парня. Смотри, у него волосы длинные. Сейчас мы его острижём. За это тоже большой штраф полагается. В законе так и написано: «если кто острижёт длинноволосого мальчика без ведома его родителей».

   — Да какой он тебе мальчик? Ему самому впору родителем быть!

На этих словах дар речи наконец вернулся ко мне:

   — Вы что себе позволяете? Я переписчик самого короля! Король с вас за меня шкуру спустит!

Воины переглянулись.

   — Что ж ты сразу не сказал? Оскорбление придворного сорок денариев стоит! — воскликнул один.

   — Да не сорок, а все восемьдесят!

Мне надоело ждать. Я поднял с земли свой дорожный мешок. Вроде бы ничего не рассыпалось. Поймал за повод звездолобую кобылку:

   — Ну что ж, если вы раздумали стричь мне уши, я, пожалуй, поеду.

   — Ещё чего! — возмутились мои спасители. — Вместе с нами поедешь. Может, ты ещё никакой не переписчик. Тогда с тебя самого будет штраф за лжесвидетельство.

   — Между прочим, лжесвидетельство — грех, — встрял один из разбойников, — и ты обязательно согрешишь. Они тебя заставят врать про нас, а ведь мы ничего дурного тебе не сделали.