Карла

— Дай вам бог здоровья! — говорили они.

— Счастливого пути! — отвечали крестьяне.

С песней спустились солдаты с горы и пошли на Кленеч, а в Домажлицах остановились на дневку. Там Маркита распростилась со своими друзьями.

Женщина плакала. Да и у солдат выступили на глазах слезы. Ведь они были вместе на чужбине почти пять лет! Жена офицера сунула Марките в руку два золотых на платье девочке и листок бумаги, на котором были обозначены ее имя и адрес.

— Сбереги, милая, эту записку. Раз уж не хочешь ехать со мною, то по крайней мере навести меня в Праге да привези с собой Карлу, — добавила пани.

— А если понадобится что-нибудь тебе или Карле, так обращайтесь прямо к нам, — наказывал и офицер, он тоже полюбил честную Маркиту и, согласись она, охотно бы удочерил ее кудрявую девочку.

— Ну, а я с тобой не прощаюсь. Передай дома привет и скажи, что и я, честь имею, скоро там буду, — сказал плачущей Марките Барта, поглаживая, по своему обыкновению, усы.

В городе как раз был базарный день. Маркита без труда сыскала земляка, который и отвез ее домой.

II

Стражская старостиха готовила батракам полдник. Порой по ее полному приветливому лицу пробегала тень, и она принималась потихоньку ворчать:

— Третий час уже, а он все не едет. Ох ты господи! Не затащили бы его в городе в корчму!.. Меня прямо дрожь берет. Ведь при нем столько денег!

Вдруг на площади раздался удар бича, словно из ружья выпалили. У старостихи сразу отлегло от сердца: она отлично знала, что хлопнуть бичом с такой силой не умел, кроме старосты, ни один крестьянин во всей деревне. Она весело засуетилась у печи, чтобы встретить мужа готовым обедом. Вот лошади заржали уже во дворе, минуту спустя в дом вошел староста Милота, а следом за ним женщина с девочкой на руках.

— Погляди-ка, мать, кого я из города привез! — сказал хозяин.

Старостиха посмотрела на вошедшую и радостно воскликнула:

— Богородица клатовская, да ведь это наша Маркита! Откуда ты взялась?

— Я пришла в Домажлицы с солдатами. А твой хозяин привез меня домой, — отвечала Маркита, пожимая протянутые к ней руки.

— А что, девочка эта твоя?

— Моя.

— Пускай же растет тебе на радость! Она словно вишенка! Да входи же, входи!.. Садитесь вот сюда, за стол!.. Я только накормлю работников и сейчас же вернусь к вам, — заторопилась хозяйка и исчезла в дверях.

— А твоя-то вовсе и не старится, — заметила Маркита, усаживая за стол ребенка.

— Да, грех жаловаться... Носится, словно ветер, — отвечал Милота, вешая кафтан и шляпу на гвоздь около постели.

И в самом деле, старостиха была проворной женщиной. Спустя несколько минут она уже поставила на стол обед и принесла свежесбитое масло, молоко и белый пирог, благоухающий какими-то пряностями.

— А теперь кушайте. Чем богаты, тем и рады. На вот, Маркита, отрежь-ка себе, да и девочке дай, — угощала хозяйка, придвигая к Марките початый каравай хлеба с крестом на верхней корке, где уже лежала отрезанная горбушка.

— Налей ей молока, оно обеденное, сладкое — что твой миндаль. Молочко-то ведь от Пеструхи, которую ты нам выходила. Нынче она принесла славную телку.

— Пеструха была смирной коровкой, а вот Рыжуля — та выделывала штуки. Сколько раз вышибала у меня из рук подойник! — сказала Маркита.

— Да, с ней никто не мог сладить, когда ты ушла от нас в Неметчину, — сказал хозяин. — Так и пришлось продать ее, да еще с убытком.

— Ну, расскажи нам, милая, как тебе жилось у немцев. Что поделывает твой муж, Драгонь? Он тоже воротился? — принялась расспрашивать старостиха.

— Он уж не воротится, помер, — объявил Милота.

— Помер! — ужаснулась его добросердечная жена и залилась слезами. — Пошли тебе господь утешение! Да что ж это с ним приключилось? Он ведь был такой крепкий!

— Тоска по родине, — отвечала Маркита.

— Да, уж тут ничем не поможешь, коли нельзя домой воротиться, — подтвердила старостиха.

— То-то и оно. Солдата не отпустят, пока свое не отслужит. К тому же Драгоню и верить не хотели. Все говорили, что тоска по родине — пустая выдумка, что солдат не должен быть бабой, что ему надо быть терпеливым. Однако ничего не поделаешь! Коли падет на сердце печаль, так и мужчина не совладает с нею, — вздохнула Маркита и положила ложку, потому что кусок застревал у нее в горле. Помолчав, она продолжала: — Не будь там кума Барты, Драгонь наверняка убежал бы. Барта втолковал ему, как плохо может это кончиться, утешал его, а потом написал, чтобы я пришла к ним. Да ведь ты, хозяин, сам и прочитал мне письмо... Кабы у меня в ту пору не хворал ребенок, я бы вмиг собралась; только его болезнь и задержала. Господь прибрал дитя, и вы знаете, я тогда же отправилась к мужу.

— И не повеселел он? — спросила хозяйка.