Карла

— Когда я рассказывала ему о доме и пела наши песни, ему становилось легче, а потом его опять одолевала кручина. Он даже не пожалел, что ребенок умер. «Все равно сдали бы его в солдаты, — говорил он, — так и слава богу, что прибрал мальчонку». А через год народилась вот эта девочка. Драгонь очень радовался, прямо ожил. Потом заболел чахоткой, стал хиреть да хиреть, не мог уже службу справлять и вскоре помер. Одно было у него желание — еще раз взглянуть на родные места. И это не удалось бедняге, пришлось ему лежать на чужой сторонушке. Разнесчастная эта солдатчина! Не дай господи никому... — зарыдала Маркита.

— Успокойся, Маркита, на все господня воля, — утешал Милота. — Такая беда случается со многими матерями и со многими женами. Иначе и быть не может. Государь император — наш господин, и мы обязаны служить ему.

— А давно ли помер Драгонь? — спросила старостиха.

— На пасху минул ровно год, — отвечала Маркита.

— Так отчего же ты раньше не воротилась?

— Кум Барта отсоветовал пускаться в путь одной с ребенком. Уговорил обождать до осени, пока солдаты пойдут домой. А когда настала осень, сказали, что они пойдут весной. Вот и пришлось дожидаться весны, чтобы не тащиться одной, да еще глядя на зиму. Едва-едва дождалась. Весь этот год я жила в прислугах у офицерши — она мне кумой доводится. Очень хотела она забрать меня с собой в Прагу, но я решила вернуться к вам. Ведь вы меня не прогоните, если я буду служить вам так же, как прежде служила? А коли сохранит мне господь девочку, так и для нее, наверно, найдется какая-нибудь работа, — прибавила Маркита.

— Об этом ты не заботься: кто захочет трудиться, всегда подыщет себе дело, а работа даст и кусок хлеба, — сказала хозяйка.

— Вот как мы сделаем, — немного поразмыслив, объявил Милота. — У нас есть свободный чулан. Ты и поселяйся там с девочкой. Кормить мы тебя будем. Я посею восьмушку льна — зимой, когда будешь свободнее, напрядешь на себя. Жена даст тебе двух гусей, с них насобираешь дочке на перинку. Жалованье будет прежнее. Ну как, теперь ты довольна?

— Спасибо тебе, Милота, сто раз спасибо, — проговорила женщина, и на глазах ее заблестели слезы, когда она подала Милоте руку в знак того, что поступает к ним в услужение.

Пообедав, хозяин занялся своими делами, а Маркита немедленно принялась помогать хозяйке.

— Как тебя зовут? — обратилась та к маленькой девочке.

— Карла, — отвечал ребенок, подняв на женщину серые глаза с густыми черными ресницами.

— Что это ты, Маркита, за имя выдумала? Я во всю свою жизнь и не слыхивала такого, — удивилась старостиха.

— Я тут ни при чем. Ты ведь знаешь, что имя ребенку у нас обычно дает крестная. Я и предоставила это крестной. Кто же мог подумать, что девочку нарекут Каролиной?

— Да есть ли такое имя в календаре? — допытывалась старостиха.

— Верно уж есть, коли священник ничего не имел против.

Крестьянка покачала головой и дала девочке кусок пирога. Потом погладила ее по кудрявой головке и жалостливо проговорила:

— Нечего сказать, хорошо же тебя окрестили, бедняжку!

— А где твой Петр? — чтобы переменить разговор, спросила Маркита.

— В Медакове, в школе. Ты удивишься, как он вырос: через год пойдет пахать.

— А не прибавился ли кто у вас с той поры?

— Ты же, милая, знаешь наши дела, — усмехнулась старостиха. — Была у меня одна дочка — господь прибрал ее, да сразу же наделил другою. Ей уже год, ни минутки не посидит на месте.

— А где она сейчас?

— Гусопаска взяла ее с собой на лужок. Малышка любит поваляться на травке.

— А как ты назвала ее? — спросила Маркита.

— Ганой.

— Гана — славное имя. Хорошо, что у тебя есть дочка: дочка красит дом, как роза садик. Вот и будут они с Карлой подружки. Поручи-ка мне заботу и о твоей девочке: ты ведь знаешь, как я люблю детей, — попросила Маркита.

— Охотно, — отвечала старостиха. — В страду просто не знаешь, как и быть с детьми, то ли брать с собою на поле, то ли оставлять дома. Ты, Маркита, будешь помогать мне по дому да за скотиной присматривать, а старшую батрачку, Ганчу, я пошлю в поле вместе с другими.

Маркита этого только и ждала, больше ей не требовалось никаких приказаний. В доме, где она вновь поселилась после четырехлетнего отсутствия, ничего не изменилось, ничего не сдвинулось с места, только что вот родилась Гана да продали неспокойную Рыжулю, в саду подросли молодые деревца, а в хлеву — Пеструха.