Карлики

- Простите за трюизм, но дети - они тоже люди, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нет, я творю нового Адама Кадмона, нового первочеловека, андрогина, объединяющего в себе всю человеческую раздвоенность. Первочеловека, способного к неограниченному познанию, ибо он сможет по собственному желанию быть и внутри, и одновременно вне всего сущего. Он будет одновременно всем и никем - ведь только так можно и испытать Мир и посмотреть на Мир со стороны. Но сейчас у меня есть только четыре гнома, они - это первые четыре шага к пониманию природы разума, и каждый шаг - совершенней предыдущего. Они - это мой пробный шар, но и он способен пробить брешь в антропоцентристском самомнении и проложить путь для постижения истинного единства природного и разумного. Гномы - знающие существа - освободят дорогу для Великого Нуса, для его следующего шага. И пусть я уже не застану тот момент, когда этот шаг будет сделан, - как любой творец, я мечтаю, чтобы мои творения пережили меня...

С того момента, как он помянул Адама Кадмона, я перестал его понимать. Слова профессора все больше и больше наполнялись пророческим пафосом, а я сидел и хлопал глазами - вести беседу в подобном ключе я не был готов. Да и когда мне было готовиться, ведь события развивались слишком быстро, и с некоторого момента - независимо от меня. Нить его рассказа окончательно от меня ускользнула. Заполняющие кабинет загадочные безделушки постоянно отвлекали мое внимание. У Шефа, кроме терминала, на столе нет ничего. Правда, его дурацкая медная проволочка отвлекает внимание больше, чем если б на его столе стоял магический кристалл. С другой стороны, я бы сильно удивился, если бы среди обилия таинственных предметов у Франкенберга не нашлось магического кристалла. И он был - прозрачный икосаэдр на невысокой бронзовой подставке. Я не знаю, насколько он и в самом деле магический, но когда я стал наблюдать, как все вокруг отражается и преломляется в его треугольных гранях, мне показалось, что каждая грань обращается с реальностью по-своему. Легче всего это можно было проследить на примере изображения самого профессора. В то время как одна, ближайшая ко мне, грань была полностью согласна с моими глазами и изображала Франкенберга седым старцем, произносившим речь не мне, но к Вечности, другая, словно насмехаясь и над соседкой, и над хозяином, демонстрировала мне разевающую рот глупую рыбу в шутовском наряде звездочета. На третьей грани профессор вообще молчал и хитро так поглядывал в мою сторону. В какой-то момент мне показалось, что он едва заметно подмигнул...

Не стану спорить - скорее всего, увидев, что я засмотрелся на кристалл, он и в самом деле замолчал, но вот чтоб подмигивал - не похоже.

- Вас что-то отвлекло? - спросил профессор.

- Да, - признался я, - необычный язычок у вашего колокольчика длинный, но, кажется, бесполезный...

- Это "Колокольчик с примерзшим языком", - пояснил Франкенберг, - вы когда-нибудь в детстве пробовали во время сильного мороза коснуться языком голого металла?

- Да где сейчас вы найдете голый металл! - воскликнул я и переспросил: - Так он что, примерз к столу?

- Это метафора. У колокольчика вытянулся язык, когда он пытался оторвать его. Язык стал длинным, но бесполезным.

- А змею зачем вы привязали?

- Змею? Ах да, вы говорите об оркусовском удаве. Он душит жертву, завязываясь вокруг нее узлом, но и сам при этом становится беспомощным, поскольку может развязаться, лишь когда высосет из жертвы всю кровь и прочие мягкие внутренности... Вот видите, теперь вы и меня отвлекли, добавил он.

- Предлагаю вернуться к гномам.

- Сейчас я вам кое-что покажу... - сказал он серьезно и как будто на что-то решившись. Затем обратился к своему компьютеру. Но показать он мне ничего не успел - взвыл сигнал тревоги, и тут же страшный удар сотряс башню. В момент удара Франкенберг стоял, склонившись над экраном, и от сильного сотрясения не смог удержаться на ногах. Он упал навзничь, сильно ударившись головой о твердый, как мрамор, подлокотник своего старинного кресла. Я бросился его поднимать. Одновременно я пытался разглядеть в окно атакующих. Удар импульсного излучателя ни с чем не спутаешь. В окне промелькнула черная точка. Неизвестный флаер находился далеко - вне зоны действия защитного поля, поэтому импульсы были не столь опасны для профессорского убежища. Но они могли разрушить генераторы защитного поля, и тогда, уже с близкого расстояния, нападавшие могли уничтожить нас вместе с башней.

Я разрывался: нужно было помочь профессору, нужно было уносить отсюда ноги, и в то же время я не мог не взглянуть на экран.

- Уходите, это пришли за мной, а не за вами, - хрипел Франке нберг.

Я усадил его в кресло. Рана на затылке была пустяковой - шишка, только и всего. Но профессор заметно ослаб: его физические силы истощились задолго до моего прихода, а удар о подлокотник кресла был последней каплей... или предпоследней, поскольку Франкенберг еще мог кое-как двигаться и говорить.