Карлос Кастанеда, книги 1-3

Он секунду пристально смотрел на меня, а затем стал мурлыкать мелодию. Я выпрямился и насторожился. Я уже знал, что, когда дон Хуан напевает мексиканскую песню, он собирается чем-нибудь оглушить меня.

— Эй, — сказал он, с улыбкой уставясь на меня. — Что стало с твоей подружкой, блондинкой? С той девушкой, которая тебе нравилась по-настоящему?

Должно быть, я посмотрел на него как идиот. Он с наслаждением рассмеялся. Я не знал, что сказать.

— Ты рассказывал мне о ней, — сказал он ободряюще. Но я не помнил, чтобы я рассказывал ему о ком-либо, тем более о блондинке.

— Никогда ничего подобного я тебе не говорил, — сказал я.

— Ну, конечно, говорил, — сказал он, как бы отказываясь от спора.

Я хотел возразить, но он остановил меня, сказав, что не имеет значения, откуда он о ней узнал, и что важным является то, что она мне нравилась.

Я ощутил волну враждебности по отношению к нему из-за того, что он лез мне в душу.

— Не упрямься, — сказал дон Хуан сухо. — Сейчас ты должен отсечь свое чувство важности. У тебя когда-то была женщина, очень дорогая тебе женщина, и однажды ты ее потерял.

Я стал раздумывать, когда я рассказывал о ней дону Хуану, и пришел к выводу, что такого не было. Однако это было вполне возможным: каждый раз, когда он ехал со мной в машине, мы безостановочно разговаривали. Я не помнил всего, о чем мы с ним говорили, потому что не мог записывать, ведя машину. Подумав об этом, я почувствовал себя спокойнее. Я сказал ему, что он прав. В моей жизни действительно была очень важная блондинка.

— Почему она не с тобой? — спросил он.

— Она ушла.

— Почему?

— Было много причин.

— Было не так уж много причин. Была только одна. Ты сделал себя слишком доступным.

Я очень хотел узнать, что он имеет в виду. Он опять поймал меня. Он, похоже, понимал эффект своих слов и наморщил губы, скрывая насмешливую улыбку.

— Все знали о вас двоих, — сказал он с непоколебимой убежденностью.

— Это было неправильно?

— Это было смертельно неправильно. Она была прекрасным человеком.

Я испытал искреннюю неприязнь к его гаданию в потемках и особенно к той уверенности, с которой он делал свои заявления: они звучали так, словно он был свидетелем всего, о чем говорил.

— Но это правда, — сказал он с обезоруживающей искренностью. — Я видел все это. Она была прекрасным человеком.

Я знал, что спорить бессмысленно, но был зол на него за то, что он коснулся моего больного места. Я сказал, что девушка, о которой мы говорим, вовсе не была таким уж прекрасным человеком и, по моему мнению, она была скорее слабой.

— Как и ты, — сказал он спокойно. — Но это неважно. Важно, что ты ее всюду искал; это делает ее особым человеком в твоем мире. А об особых людях мы должны говорить только хорошо.

Я был растерян. Сильная грусть стала охватывать меня.

— Что ты делаешь со мной, дон Хуан? — спросил я. — Ты всегда добиваешься успеха, стараясь опечалить меня. Зачем?

— Теперь ты потакаешь себе, ударяясь в сентиментальность, — сказал он обвиняющим тоном.

— В чем цель всего этого, дон Хуан?

— Быть недостижимым, вот в чем цель. Я вызвал в тебе воспоминания об этом человеке, чтобы прямо показать тебе то, чего я не мог показать с помощью ветра. Ты потерял ее потому, что был достижим. Ты всегда был достижим для нее, и твоя жизнь была рутиной.

— Нет, ты не прав. Моя жизнь никогда не была рутиной.

— Она была и остается рутиной, — сказал он убежденно. — Это необычная рутина, поэтому тебе кажется, что это не рутина, но уверяю тебя, что это она.

Я хотел погрузиться в печальные мысли, но его глаза беспокоили меня. Они словно толкали меня все время вперед.

— Искусство охотника состоит в том, чтобы быть недостижимым. В случае с блондинкой это значит, что ты должен был стать охотником и встречать ее осторожно, не так, как ты это делал. Ты оставался с ней день за днем, пока единственным оставшимся чувством не стала скука. Верно?

Я не отвечал. Я чувствовал, что ответа и не требуется. Он был прав.

— Быть недостижимым означает, что ты касаешься мира вокруг себя с осторожностью. Ты не съедаешь пять куропаток, ты съедаешь одну. Ты не калечишь растения только для того, чтобы сделать жаровню. Ты не подставляешь себя силе ветра, если это не является необходимым. Ты не используешь людей и не давишь на них до тех пор, пока они не сплющатся в ничто, особенно те люди, которых ты любишь.

— Я никогда никого не использовал, — сказал я искренне.

Но дон Хуан утверждал, что я делал это и поэтому могу теперь тупо утверждать, что я устал от людей и они мне надоели.

— Быть недоступным означает, что ты намеренно избегаешь того, чтобы утомлять себя и других, — продолжал он. — Это означает, что ты не голоден и не в отчаянии, как тот несчастный выродок, который чувствует, что больше никогда не будет есть, и поэтому пожирает всю пищу, которую только может, все пять куропаток.

Дон Хуан определенно бил ниже пояса. Я засмеялся, и это, казалось, доставило ему удовольствие. Он слегка коснулся моей спины.