Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Охотник знает, что он заманит дичь в свои ловушки еще и еще, поэтому он не тревожится. Тревожиться означает становиться достижимым, безрассудно достижимым. Когда ты тревожишься, ты в отчаянии цепляешься за что-нибудь. А как только ты за что-нибудь уцепишься, ты уже на пути к тому, чтобы истощить себя и того или то, за что ты цепляешься.

Я сказал ему, что в моей повседневной жизни совершенно невозможно быть недостижимым. Я доказывал, что для того, чтобы заниматься делами, я должен находиться в пределах досягаемости любого, у кого есть ко мне дело.

— Я уже говорил тебе, что быть недостижимым не означает прятаться или быть скрытным, — сказал он спокойно. — Точно так же это не означает, что ты не можешь иметь дела с людьми. Охотник пользуется своим миром бережно и с нежностью, будь это мир вещей, растений, животных, людей или силы. Охотник интимно обращается со своим миром, и все же он недостижим для этого самого мира.

— Это противоречие, — сказал я. — Он не может быть недостижим, если он там, в этом мире, час за часом, день за днем.

— Ты не понял, — терпеливо сказал дон Хуан. — Он недостижим потому, что он не выжимает свой мир до бесформенности. Он касается его слегка, остается там столько, сколько ему нужно, и затем быстро уходит, не оставляя следов.

8. Разрушение распорядка жизни

Воскресенье, 16 июля 1961 года

Все утро мы провели, наблюдая за грызунами, которые были похожи на жирных белок. Дон Хуан называл их водяными крысами. Он отметил, что они очень быстро убегают от опасности. Но после того как они спасутся от хищника, они имеют ужасную привычку останавливаться или даже забираться на камень, вставать на задние лапы, осматриваться и начинать чиститься.

— У них очень хорошие глаза, — сказал дон Хуан. — Ты должен двигаться только тогда, когда они бегут, поэтому ты должен научиться предугадывать, когда и где они остановятся, так чтобы ты мог остановиться в то же время.

Я погрузился в наблюдение за ними и провел целый день как охотник, выследив большое их число. Под конец я научился почти безошибочно предсказывать их действия.

Затем дон Хуан показал, как делать для них ловушки. Он объяснил, что охотник некоторое время должен следить, как они едят и где гнездятся, чтобы определить, где расположить ловушки. Затем ночью он должен расставить их, и все, что ему останется сделать на следующий день, это вспугнуть животных, чтобы они помчались в его ловчие приспособления.

Мы набрали веток и приступили к изготовлению охотничьих приспособлений. Я уже закончил свою ловушку и возбужденно думал над тем, будет ли она работать, когда дон Хуан внезапно остановился и взглянул на свое левое запястье, как если бы смотрел на часы, которых у него никогда не было. Он сказал, что, согласно его хронометру, уже время обеда. Я держал длинную ветку, которую старался согнуть в кольцо. Автоматически я положил ее рядом с остальными охотничьими принадлежностями.

Дон Хуан с любопытством взглянул на меня. Затем он издал завывающий звук фабричной сирены, зовущей на обед. Я засмеялся. Звук сирены был совершенным. Я подошел к нему и заметил, что он смотрит на меня. Он покачал головой с боку на бок.

— Будь я проклят, — сказал он.

— Что такое? — спросил я.

Он опять издал долгий воющий звук фабричной сирены.

— Обед кончился, — сказал он. — Иди работать.

На секунду я почувствовал смущение. Но затем я подумал, что он шутит, — наверно, потому, что у нас нечего есть. Я так увлекся грызунами, что позабыл, что у нас нет никакой провизии. Я снова поднял палку и попытался согнуть ее. Через секунду дон Хуан опять включил свою сирену.

— Время идти домой, — сказал он.

Он посмотрел на свои воображаемые часы, затем взглянул на меня и подмигнул.

— Пять часов, — сказал он тоном человека, выдающего секрет. Я подумал, что ему внезапно надоела охота и он решил оставить ее. Я просто положил все на землю и начал собираться. Я не смотрел на него. Я считал, что он тоже собирает свои вещи. Когда я был готов, я увидел, что он сидит, скрестив ноги, в нескольких метрах от меня.

— Я готов, — сказал я. — Мы можем идти хоть сейчас. Он встал и забрался на скалу. Он стоял в полутора-двух метрах над землей и глядел на меня. Приложив руки ко рту, он издал очень длинный пронзительный звук, похожий на усиленную фабричную сирену. Он повернулся вокруг своей оси, издавая воющий звук.

— Что ты делаешь, дон Хуан? — спросил я.

Он сказал, что дает сигнал всему миру идти домой. Я был совершенно ошеломлен. Я не мог понять, шутит он или у него просто съехала крыша. Я внимательно следил за ним и пытался связать то, что он делает, с чем-нибудь из сказанного им раньше. Мы почти не говорили все это утро, и я не мог вспомнить ничего важного.

Дон Хуан все еще стоял на скале. Он взглянул на меня, улыбнулся и опять подмигнул. Внезапно я встревожился. Дон Хуан приложил руки ко рту и издал еще один сиреноподобный звук.

Он сказал, что уже восемь часов утра и мне нужно опять собирать свое приспособление, потому что впереди у нас целый день.