Карлсдоттир, которая живет на крыше (СИ)

Потом Буратино уехал с бродячим цирком, а я осталась. Он звал меня с собой, я не захотела. Я уже поняла, насколько некрасивым, нечеловеческим было мое лицо, и не хотела, чтобы меня видели. Может, в цирке я даже и пользовалась бы успехом, люди во все времена любили пялиться на уродов... Вот только никто не спрашивал, что об этом думают уроды.

Я не поехала с братом, но и оставаться без него в родном городе, в чужом и неприветливом ко мне городе, где меня никто не любил, мне было незачем. И я дождалась самой темной ночи и полетела куда глаза глядят. Повторяю, мы видим в темноте.

Я летела по ночам, а днем пряталась где-нибудь на чердаке. Все чердаки казались мне одинаковы, и все крыши тоже... и все города тоже были одинаковы. И в каждом из них никому не было до меня дела.

Может, и здесь я не задержалась бы, хотя он правда мне понравился своей спокойной сдержанной красотой и своим неярким, бледно-голубым небом. Но здесь я встретила Карлсона. Это было почти невероятно - чтобы я со своими крыльями и он со своим пропеллером нашли друг друга. А на мое лицо Карлсон со своим обычным легкомыслием вовсе не обращал внимания.

Потом меня нашел брат. Я так и не узнала, как именно он меня искал. Не лазил же он наугад по всем крышам во всех городах? Не знаю...

И с тех пор моя жизнь текла спокойно и размеренно, пока не появилась Бетан.

И как же я вообще жила, пока не встретила Бетан?

Оказывается, Бетан не забыла про тот разговор. Несколько дней она молчала - не иначе как из вежливости, - а потом опять спросила о том же.

- А почему ты сидишь на месте все время? Разве тебе не интересно полетать, мир посмотреть?

Я молчала, подбирая слова и втайне надеясь, что она отвлечется и забудет про свой вопрос. Потом наконец ответила:

- Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел... кто-нибудь из людей. Я и сама себя видеть не хочу, и другим незачем. Я и так знаю, что я урод, этого не забудешь... но все равно не хочу новых напоминаний.

Бетан смотрела на меня с изумлением:

- Ты считаешь себя уродом? Да ты очень красивая!

- Я что, дура или слепая? Я себя в зеркале видела и не забыла. Конечно, я урод, и смотреть на меня противно.

- Мне - не противно! И Буратино, и Карлсону тоже.

- Это вы просто привыкли. Буратино - мой брат, он меня всякую будет любить. Карлсон сам не красавец и при том с пропеллером. Ну а ты... ты, наверное, просто жалеешь меня.

Бетан помолчала.

- Знаешь, Карлсдоттир... как-то мне это напоминает наше знакомство. Помнишь, я тогда говорила, что я некрасивая и меня никто не любит? Ты мне тогда так хорошо все объяснила! А теперь сама несешь такую же чушь! Вот странно, правда - про меня ты мне объяснила, а про себя не понимаешь! А может, это как раз нормально? Может, так всегда бывает - про себя труднее понять, чем про другого?

Я не выдержала.

- Ой, Бетан, ну хватит издеваться! Я - красивая?! Да ты посмотри на меня! Вот ты согласилась бы поменяться со мной лицом? Согласилась бы жить с этой... с этим... с этой маской? Глазищи в половину головы, ушей вовсе нет, вместо носа непонятно что!

- А при чем здесь я? Почему - поменяться? Нет, я бы с таким лицом жить не хотела, но ты ведь не человек!

- Что? - мне показалось, что я ослышалась.

- Ну да! Люди не бывают с крыльями! И люди не умеют летать! Кукла ведь может быть не только человеком.

- А кто же я?

- Не знаю, - Бетан пожала плечами. - Может, птица. Или стрекоза. Или планер. Но ты красивая, правда.

- Нет! - закричала я. - Нет! Я человек, и я урод!

Я повернулась спиной к подруге. Развернула крылья, отгораживаясь ими от нее. Бетан не стала приставать, только молча взяла меня за руку, и я не отняла ладонь.

- Ты знаешь сказку про Гадкого Утенка? - вдруг спросила девушка.

Как ни странно, я знала. В доме папы Карло, то есть в моем родном доме, было несколько детских книжек.

- А ты не задумывалась, почему его называли гадким?

- Ну... раз называли, значит, он был некрасивым.

- Нет! Маленькие лебедята ничуть не хуже, чем маленькие утята! Все малыши хорошенькие. И лебедята тоже пушистые и смешные.

А ведь она была права. Я видела достаточно разных птенцов, чтобы это понимать. Из яиц, правда, многие вылупляются голыми и противными, но потом покрываются пухом и все равно становятся милыми.

- А почему же тогда? - невольно заинтересовалась я.

- Потому что он не был утенком. От него ждали, что он будет как все утята, а он не такой. Не желтенький, а серый, и размер другой, и крылья длиннее. Его называли гадким утенком, а он не был гадким, именно потому, что он не был утенком.

- Ты хочешь сказать, что я красивая, потому что не человек?

Мы еще посидели молча.

- У тебя зеркальце есть с собой? - спросила я.

В маленькое карманное зеркало трудно было разглядеть себя целиком. Я видела то заостренный, устремленный вперед профиль, то большие ясные глаза...

Вечером я спросила у брата:

- Буратино, по-твоему, кто я?

- Моя сестра, кукла папы Карло, кто же еще? - удивился тот.

- Нет, я в другом смысле... Человек я или кто?