Так прошло лето. Настала грустная пора. У Карлуши на сердце была печаль. Он видел летящие мертвые листья и видел в них как будто себя. Что вот он, так же, как и они, летит вниз вместо того, чтобы лететь вверх, к жизни. Осенняя погода и он были одно целое. Лишь здоровые вороны не унимались на ветках деревьев: все каркая да каркая. Они даже не понимали того, как они счастливы! Счастливы быть с небом! Но им было не до неба. Суета поглощала их целиком. Какая в помойке рылась, какая кусок мяса в клюв прихватила и даже не важно, что тухлый, да еще и усеянный опарышем. Главное, теперь он ее! Что делать! Одно название – Ворона! Что далеко не ВОРОН!
Пришла зима. Короткие дни сменялись длинными ночами. Холод немного бодрил. Карлуша, наблюдая за снежинками, не мог не удивляться этому чуду природы. Вообще Зима поражала его воображение. Кругом белым-бело! Ведь зимы-то он еще и не видел! А вот Алена вдруг устроила ему настоящий праздник. Вдруг ни с того ни сего принесла в комнату самую настоящую елку! От нее пахло лесом и смолой. Карлуша чувствовал природу и поэтому был очень счастлив увидеть малую часть ее хоть глазком. А тут, целая елка пришла к нему в гости!
– Вот, Карлуша! С Новым Годом тебя! Милый ты мой! – поздравила Алена своего любимца.
А когда елка была поставлена рядом с ним, то у него аж дыхание перехватило. Он не знал как себя вести. То головой поднырнет, то вытянет шею. В конце концов, он умудрился прыгнуть и зацепиться лапами за ветку!
– А вот это номер! – всплеснула руками Алена. – Молодец, Карлуша!
Действительно, это был прогресс. А может это шанс на лучшее?
Прошел праздник, прошел Новый год. Карлуша наигрался с елкой, и не беда, что она колючая. Кто это только что произнес, что она колючая? Колючая?! Только не для Карлуши! Любимее, нежнее и мягче он никого не встречал на своем маленьком, но таком богатом жизненном пути. От нее пахло хвоей, смолой, живой природой, и она пришла к Карлуше, чтобы подарить ему себя – милому, маленькому, беззащитному существу, уставшему от болезни. А он, испытывая желание понравиться елке, демонстрировал перед ней свою силу. Он то таскал за хвост интерьерного тигра, то, заигрывая с елкой, пытался стащить с ее ветки конфету, обернутую в блестящий фантик. То запутывался в елочную мишуру и начинал мяукать, прося помощи. Тогда Алена распутывая своего любимца, приговаривала:
– Ах, озорник! Что, попался! Попался!
– Ням, мяу! – отвечал Карлуша.
Но вот снег стал таять. Теплое дыхание весны пробуждая жизнь, превращало снег в талую воду, и этой водой поила корни пробивающихся сквозь землю трав. Снег почернел. Насупился. Тут заметила Алена, что насупился и Карлуша. Будто был совсем не рад весне. Зима еще дралась за свои владения, но безысходно отступала перед начинающимся летом. Набухали почки. Пахло весной! Солнце становилось ярче, а погода теплее. И вот он, май месяц! И вот тут Карлушу как подменили. Еще бы! Весна! Он буквально носился по комнате, рвал прутья клетки, бил клювом о ее дно!
– Вот ты и стал взрослым, Карлуша, – тихо произнесла Алена, глядя на своего любимца. – Только нельзя тебя на природу-то выпускать. Нет у тебя оперенья, нет крыльев, нет хвоста. Все пожрала проклятая болезнь! Как же быть-то нам с тобою, Карлуша?
И внезапно поняла Алена, почему так себя ведет тот, кого она подобрала еще тогда, год назад! Именно год назад! Карлуша вспомнил все! Но более того, он понял, что ему никогда не выйти на волю, что все повторяется, он вспомнил свое «детство». Он впервые видел и осень, и зиму, и весну, но он не забыл того дня, когда его взяли в теперь уже ненавистный «лазарет». Но тогда он ничего не понимал. Опять весна. Опять любовь, и она кругом и для всех, но только не для него! Как это страшно!
Карлуша… назвать его одиноким было бы неверно. Но как назвать ворону, которая не понимает своих сородичей? Да, прожив среди людей, он уже не понимал ворон, их карканье было для него фактически безразличным. Но он начал понимать человека. Очеловеченная ворона. Нет, не дрессированная, а именно очеловеченная. Дикая стая, со своими нравами, ему была уже противопоказана. Он как будто начинал понимать человеческую речь, совсем забыв воронью. Алене даже часто снилось, что он будто разговаривает с нею, именно разговаривает, а не подражает голосу. Говорит осмысленно, не как попугай. Его недовольные ворчания по поздним вечерам, когда Алене поневоле приходилось тревожить его, ставя клетку на подоконник, напоминали ворчания сонного человека. Дикой стае дано было все, чтобы летать в небе, но оно им было не нужно. А Карлуша любил небо, тянулся к нему, но не было у него возможности взлететь, ибо все было отобрано у него. Может, небу без разницы, кто по нему летает? А может счастлив не тот, кто летает по нему с безразличием, а тот, кто любит небо, но не может взлететь? Ибо рожденный ползать летать не может, даже находясь в небе. Карлуша… Он сделался «Маугли» для своих, диких ворон. Кем он стал в таком случае для человека?