Это больше не мой дневник.
Все мои секреты, если такие имелись, раскрыты. Все постыдное обо мне известно теперь не только мне. А я и не против.
Она пишет!
Похоже, она меня простила. За то, что я ее напугал. За то, что потерял.
(Она улыбнулась мне с кухни, когда амма повернулась спиной.)
Отныне дневник – наш общий. Мне это, в принципе, нравится. Но как писать честно и откровенно, если знаешь, что твои слова прочтет другой?
(Не уверен, что знал когда-нибудь, что это может означать.
Рано утром я иду по улице позади аммы и Майи. У Майи на голове – тюк с одеждой. Она придерживает его обеими руками.
Я обиженно отхожу, но недалеко. Сажусь на верхней ступеньке ведущей к пруду каменной лестницы и оттуда наблюдаю за Майей. Но тут меня отвлекает Хари, который усаживается рядом.
Я качаю головой.
Не знаю, кто из нас больше удивлен, когда вдруг оказывается, что мои руки сжимают Хари горло. Неужели так легко лишить человека жизни?
Когда я его отпускаю, Хари валится на камни.
Он сбегает по ступеням и исчезает. Я смотрю на Майю. Она раскладывает на просушку юбку. Расправляет складки так, что получается гигантский красный мак. Когда цветок готов, какая-то женщина сминает его ногой.
(Просто страна у нас очень отсталая.
Амма запрещает мне появляться у пруда.
Но я все равно прихожу. Уж лучше пусть на меня ругается амма, чем я оставлю Майю один на один со сплетнями. Лучше такой защитник, как я, чем вообще никакого. Я сижу и слушаю. И ничего больше не делаю.
Майя, низко склонив голову, отбивает о камни что-то из красной материи.
Я сбегаю по ступеням, но амма удерживает меня.
Женщины смеются над Майей. Она выжимает гору красных вещей. Выкручивает и выкручивает их, пока стекающая с них вода не окрашивается в цвет крови.
(Они в жизни не видели никого похожего на тебя.
Майя еле-еле стоит на ногах. Отказывается от еды. Целыми днями лежит на кровати и смотрит на небо в зазор между стеной и крышей. И не моргает.
Мы с Бариндрой пришли поговорить с аммой.