(А теперь хорошо бы подробностей.)
Я встаю на колени, чтобы показать Майе место, где стерты камни.
Она в ярости. Так сильно прикусила губу, что из нее потекла кровь.
Скорее, заплачет.
Она отворачивается и идет прочь.
Ее сари цепляется за неотесанные камни. Она прихватывает ткань обеими руками, как простыню.
Она сбегает по длинной лестнице, ведущей со стен в город.
У подножья лестницы она накидывает на голову конец сари и, сделав шаг, оказывается на узкой улице.
Она исчезает в толпе. Растворяется каплей оранжевой краски.
НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ.
Это же мой город! Я знаю его до последнего дюйма! Мне знакомы все закоулки, все двери, каждый выщербленный камень на каждой улице. Везде, где только можно спрятаться, я когда-то прятался сам. Под прилавком на рынке. В сумраке джайнских храмов. За резными ширмами. Под тележкой с овощами. Под женской юбкой.
НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ПОТЕРЯЛ ЕЕ.
Я расспрашиваю детей. Торговцев. Женщин в публичном доме. Расспрашиваю попрошаек. Монахов. Даже прокаженного, у которого от болезни отвалился язык. Но ее нигде нет. Она растворилась в тенях. Среди камней.
Я яростно стучусь во все знакомые дома, даже в тот, где живет Теджаль. Хари берется сбегать к нам, посмотреть, вдруг Майя вернулась сама.
Не понимаю. Кто эта девушка, умеющая растаять в воздухе?
Я слышу голоса и сворачиваю в переулок.
Я расталкиваю женщин и заключаю Майю в объятья. Она вся дрожит, как новорожденный козленок. Зубы звонко стучат, как стеклянные колокольчики на ветру. Она смотрит мне в глаза и в следующий миг заливается слезами.
Мы переступаем порог с последними лучами солнца. Как бы я хотел, чтобы они стали нашим щитом. Чтобы укрыли от гнева, который на нас неминуемо обрушится. Мы с Майей останавливаемся в прихожей. У аммы побагровело лицо. Взгляд обещает бурю.