До конца дня полицейские успели опросить, кажется, всех. Елизавета Ричардовна вышла из кабинета охая и хватаясь за сердце. Сославшись на недомогание, она на машине режиссера отправилась в гостиницу. Остроликий сопровождать ее не стал. Понимая, что продолжить съемки не получится, он уединился в одном из углов павильона с ноутбуком, пробормотав: «Покумекаю над концовкой», – погрузился в мир своей средневековой саги. Я пристроилась рядом с ним, но постаралась держаться в тени, чтобы не попадать в поле зрения блуждающего взгляда режиссера и не спугнуть музу вдохновения, которую, судя по всему, безуспешно искал его рассеянный взор.
В отличие от режиссера, свой компьютер я открыла не из творческих томлений души, а по вполне привычным для моей специальности причинам. Информации на камерах наблюдения было немного, но каждый кадр мог быть очень важным. Монитор немного искажал картинку, но узнать можно было абсолютно всех. Приготовления к съемкам мелькали как кадры из немого кино, рабочие ставили декорации с отчетливо читающимся на лице желанием поскорее закончить работу и уползти на пляж. Так как жара в нашем Тарасове продолжала стоять невыносимая, а кондиционеры в павильоне были только напольные, слабые и не справлялись с нашими тридцатью пятью в тени.
Меня мало интересовало происходящее на съемках, по крайней мере, то, что не касалось стола с реквизитом и привезенных аркебуз, которые, кстати, полицейские забрали на экспертизу, вяло пообещав Всеволоду вернуть их на следующее утро. Однако, заметив у искомого стола Максима и нахальную Марию с неизменной хлопушкой в руках, я испытала двойное разочарование.
Во-первых, как ни стыдно было в этом признаться даже самой себе, подозревать его очень уж не хотелось, а, во-вторых, видеть заинтересованность в его глазах, обращенных на эту малопривлекательную, завистливую и язвительно-злую девицу, отчего-то было неприятно. Поймав себя на этих мыслях, я с негодованием впилась ногтями в ладони.
«Ну, что, получила очередной урок! Хватит витать в облаках, пора всецело переключиться на работу! – с горечью вернула я себя с небес на землю и решительно переключила все внимание на монитор, больше уже не отвлекаясь на личные эмоции, которые я умело запрятала в то потаенное отделение души, в котором они, как правило, и испарялись через какое-то время».
Максим с Машей беседовали несколько минут, он смотрел оружие и спокойно перебирал его на столе, и злосчастная аркебуза, точнее одна из пяти, присланных утром, мелькала не раз в его руках. На этой камере не было изображений из коридора, поэтому я переключилась на другой диск, где должно было прекрасно видно курьера с оружием и того, кто его принял. Сначала из павильона в сторону выхода промелькнула мужская тень, и в полумраке было не разобрать никаких особых примет, только темную футболку да спортивные штаны известной марки, которую носит каждый второй. А вот человека, принесшего реквизит, можно было рассмотреть чуть лучше, по крайней мере, была видна особая примера – темно-русые кудрявые волосы, почти как у Бонифация из детского мультика, но, к сожалению, лицо закрывали широкие темные очки. Роста он как будто был небольшого, или такое впечатление создавала сильная сутулость, отмеченная мною, когда курьер, сдав оружие, кстати, все той же Марии, развернулся и пошел к двери.
На камере из зала я подробно рассмотрела весь эпизод с выстрелом, еще раз убедившись, что Остроликий был на волосок от гибели. Полоцкий с Машей довольно быстро отошли от стола. Трофимов Игнат был и вовсе в стороне, и я заметила его уже в самом конце, словно он выходил куда-то. Елизавета Ричардовна из кресла не поднималась, Котова Нина все время была в окружении костюмерш и гримерш, подправляющих ей платье и макияж прямо на съемочной площадке. Сделав себе несколько отметок в уме, я закрыла ноутбук, весьма довольная своей предусмотрительностью, или, точнее, тем фактом, что камеры я догадалась установить сразу же, без полученной с них информации я была бы похожа в этом расследовании на слепого котенка, а так я незаметно для окружающих наблюдаю за каждым из них. Жалко вот только, что я не успела положить «жучок» Елизавете Ричардовне перед ее уходом, но я надеялась, что сделаю это при нашей следующей встрече, а пока я надеялась на показания с камер в ее номере.
Постепенно суматоха улеглась, видимо, долгая следственная работа, проведенная сотрудниками милиции с актерской братией, подействовала как психотерапевтический сеанс – проговорив вслух все события, свидетели заметно успокоились. К концу дня Остроликий даже предложил отснять злополучный эпизод.
– Давайте, ребятки, на исходную! – несколько вяло скомандовал он. – Добьем эту сцену, чтобы уж завтра, как говорится, с чистого лица, – морщась, добавил он.
– Какую сцену? – совсем уж некстати уточнил Трофимов.