— Нет, не стоит. Только не лук! Меня тошнит, Энджи…
Он не слушал. То есть… суп заменил на рисовый и терпеливо запихивал в меня всю еду. Она была вкусной и явно не из больничного буфета. Я ел медленно и неохотно, малюсенькими ложечками, по-прежнему одолеваемый тошнотой, зато сок выцедил жадно и попросил ещё, только чуть разбавленный водой. Головокружение не отступало, но тело болело чуть меньше, хотя и казалось пустой обёрткой от старого меня.
— Не могу больше, — я отодвинулся от больничного столика так далеко, как смог. Прошло полчаса, съеденное просилось наружу, но я лёг как можно удобнее и замер, сложив руки на животе. Ангел молча кивнул, унёс остатки омлета и сделал мне какой-то укол, возможно, витаминный. Потом долго целовал, встав на колени у кровати. За указанным занятием его застала медсестра. Я порозовел от смущения.
— Мария, вы можете идти. Я сам обслужу пациента.
— Что ты имеешь в виду? — поев, я заговорил увереннее.
— В туалет помогу сходить, — он тихо рассмеялся. — Наслаждайся.
Я пошёл на поправку. Из реанимации перевёлся в обычную палату, кроме меня там лежала пожилая женщина, она почти всё время спала и не обращала на нас внимания. Ангел находился рядом круглые сутки, но ничего не рассказывал, уклоняясь от расспросов и ссылаясь на моё состояние. Читал вслух книги, газеты и журналы, от телевидения меня тошнило, вместо этого киллер выносил меня в больничный сад, в феврале там ничего не росло, но я дышал воздухом и радовался, что понемногу начинаю двигаться. Мы незаметно стали излюбленной парой для всех санитаров и уборщиков. На нас глазели. Нам завидовали. Ангел оплачивал мои лекарства и уколы с платиновой карты и в сотый раз бережно нёс на прогулку. Я снова задавал вопросы. Он снова откладывал признания на потом. Обнимал под одеждой, непристойно прижимая, я молча упивался его горячим пульсом. Я хочу его, но тело всё ещё как неродное, слишком деревянное.
Гипс сняли через полтора месяца и дали добро на выписку. В нормальном весе я так и не восстановился, но кузен Юрген шепнул, что и без того соблазнён болезненным видом близкого родственника и готов к кровосмешению.
— Мы едем в отель?
— Нет, в аэропорт. Мы возвращаемся домой, Кси.
— Куда?!
— В Нидерланды, естественно. Я живу в Гааге. И ты тоже.
— Ты расскажешь мне, наконец, всё?
— Да. Я без зазрения совести транжирю твоё наследство. Двадцать миллионов евро переведены на мои швейцарские счета, ещё сто двадцать лежат на твоих, нетронутые. Франсуа Дюпонт покончил с собой, его сестра Якоби под стражей и ожидает суда в июле текущего года. Ей предъявлено обвинение в обманном присвоении денежных средств особо крупных размеров. Все деньги возвращены владельцу, то есть — тебе. Тот факт, что ты больше не Санктери, а Ван Руиж, исполнительный орган не интересует. Там работает мой приятель и старый должник.
— А дальше? — я подпрыгнул в нетерпении. Мы ехали в такси-лимузине. — Как ты добился этого? Ты встречался с Дюпонтами? Что ты им сказал?
— Ничего я им не говорил. Отдал наводчику фотографии с места твоего убийства. Спросил, где живут заказчики. Оказалось – в занюханной французской провинции. Переоделся шлюхой и поехал в Нант. Франсуа оказался геем и педофилом, переодевание было излишним. Он вскрыл себе вены, сидя в горячей ванне. Я даже практически не помогал, ему самому страшно понравилось. Сестрица опоздала на вечеринку всего на полчаса. Психологическое давление и шок стали для неё ужасным испытанием. Я заставил её взобраться на карниз и поглядеть на улицу внизу. Ей почему-то захотелось жить, она согласилась на тюрьму. Плакала и просила пощады. Я вспоминал твои худющие запястья с торчащими косточками и резал её лоснящееся от жира лицо. К утру Якоби была готова идти куда угодно и говорить, что прикажут. То единственное, чего я не смог добиться от неё, касается твоего преступления. Я заинтригован до крайности. Она испуганно косилась в сторону и бормотала, что это выше её понимания. Дальше всё затянулось из-за долгих слушаний, переноса судебных заседаний и тотальной слежки. Я потратил весь январь, вынюхивая, кто к тебе приставлен. Наблюдает, охраняет, стережёт «границу» на замке, как бессонный Цербер. Я связывался с Интерполом, но мне ничего не смогли накопать. Это похоже на маниакальность тайной религиозной секты, помноженную на чисто военное мастерство и агрессию. Дюпонты, легкомысленно купив твоё убийство, невольно оказали услугу, прорвав их тотальную оборону. Иначе я бы тебя не вытащил. Я и так тебя поздно вытащил, припомнив скудные запасы и погреб. Я подставлял нас под удар, вернувшись в воздушную зону над долиной, так как не знал, поверили они в твою смерть или нет. Как оказалось — не поверили.
— Но теперь-то всё кончено?