Кармакод. История первая. Du Lac: Дом у озера (СИ)

В доме невыносимо пусто и тихо. Каждый вдох и выдох является частью ожидания, о котором я не думаю, но оно думает обо мне. Подстерегает меня на каждом шагу. Я возненавидел единственные часы, висящие на стене. Но не могу их разбить, иначе совсем останусь вне времени. Я пытаюсь не ходить из угла в угол, не пересчитывать резервуары с водой, я и так знаю, что её в обрез (дней на двадцать — это по самым оптимистичным подсчётам; потом придётся нарушить обещание не подходить к озеру), не трогать поминутно его вещи, не стенать и не сходить с ума. Я давлюсь консервами и смотрю на его печь, осиротевшую во дворе. Я уже не вижу её, потому что спустилась ночь, а я всё не иду на второй этаж, потому что там кровать. А он на ней спал. И я не хочу обнимать подушку. Но если не лечь, ожидание удлинится ещё больше. Нужно уснуть, любым способом.

Я обессилел в борьбе с собой, ворочаясь без сна, считал барашков, вспоминал стишки, рисовал на простыне невидимые узоры… и с ужасом осознал, что это только первая ночь в череде неизвестных ночей. Сколько их будет. Пять? Или пятьдесят пять? Я закусил губу, отчаянно твердя, что он бы не хотел… чтоб я так нервничал и изводил себя.

Я смог отвлечься. Подумал о том, как обалденно он выглядит. А я унылая лохматая моль, кожа и кости, запущенный образчик, съеденный диетой и отчаянием. Я должен это исправить. Я должен выспаться, ради него. И может быть, круги под глазами немного побледнеют.

Так начался режим. Насильный и строгий, он всё равно изматывал меньше, чем лениво капающие в никуда секунды. Я не вставал с кровати раньше полудня, дремал или просто лежал, упрямо приучая организм. Ел какую-нибудь безвкусную гадость, отжимался и подтягивался, осмеливался быстро прошмыгнуть во двор, набрать ведро снега, потерять половину по дороге обратно, а вторую половину отогреть в воду и умыться. Благо падал новый снег и скрывал мои следы, а бежал я нагишом, чтоб сливаться с ландшафтом. Бодрости потом хватало на весь остаток дня. Я экономил газ, тушил кастрюлю овощей и ел их понемногу. Иногда я даже забывал о тоске, усердно нагружая ноющие мышцы, утомлённо растягивался на полу и спал, крепче, чем в постели. Ангел всё равно напоминал о себе мимолётными сновидениями, я просыпался от них взмокший и несчастный, с сухими следами соли на щеках, с остервенением занимался спортом, с новой силой, с упрямством, с озлоблением на весь мир. Я не винил кого-то конкретно в несправедливости. Просто хотел убить всех без разбору.

Я не считал дни, но неделя проходила одна за другой, зимние ночи стали понемногу укорачиваться, а запасы еды — неумолимо таять. Призрак голодной смерти казался мне невероятно циничной насмешкой. Чудовищем, которое попирает и сводит на нет все мои старания во что бы то ни стало дождаться спасения. Когда январь был на исходе, я доел последний кусок вяленого мяса из погреба и догрыз последнюю засохшую морковь. Осталась вода. И плитка шоколада, спрятанная в матрасе. Я нашёл её, а из-под кровати вытащил его лыжи и лыжные палки. У меня есть только один шанс выжить — если на свой страх и риск я покину злосчастный дом у озера и одолею горный перевал. А там будь что будет.

Лыжный костюм мне был великоват, длинные штанины пришлось подвернуть. Чтоб не болтаться в ботинках, надел двое носков. Я похож на чучело, но очень решительное и готовое на всё чучело. Сложил в рюкзак самое ценное, что у меня было, откусил от шоколадной плитки кусок и двинулся к лесу у подножия горы.

Первые сто метров пройдены, а меня не хватились. Дом сиротливо чернел, будто укоряя меня в бегстве, но я оглянулся на него лишь раз. Заставлял себя не вертеть головой, пугливо озираясь по сторонам. Вокруг по-прежнему ни души, единственный шум производил я, и я же единолично нарушал однообразный хвойно-белый пейзаж. Я пытался не спешить и не нагнетать свои угрюмые мысли, но лесная тропа вывела довольно быстро на подъем. А потом в тишине раздался самый кошмарный звук — сухой деревянный треск, от которого я потерял равновесия, упав в рыхлый снег. Лыжи сломались, согнувшись по латаным швам, не выдержав и четверти пути. Проклятая долина с озером не отпускают меня. Пытаясь вскарабкаться без лыж, только с помощью палок, я скатился с крутого склона, снежная пыль засыпала глаза, забилась в рот и в ноздри. Кашляя и отплёвываясь, я ухнул в сугроб, и с ужасом услышал какой-то хлопок, похожий на запуск фейерверка, а за ним — звук пострашнее предыдущего. Шум надвигающейся лавины. Нет, только не это, я не мог так сильно растревожить гору, я не кричал, не звал на помощь, я…

Отчаянно забарахтался руками и ногами, выбираясь из сугроба. Треск сползающего снега, неумолимо приближающийся. Разрывающий уши звон, последний, самый последний отчаянный вдох. И бесполезный рывок вперёд, в тяжёлую накрывающую с головой белую массу.

========== Fin ==========