Читаем Карманная книжка для приезжающих на зиму в Москву полностью

Между тем как в оставленных вами деревнях настало время загадыванью и гулянью, в городах суеверие заставляет не менее проказничать. Там гумны, перекрестки, банные окна, проруби, церковные замки и вереи, а здесь стояние за воротами и вопрошения об имени проезжающих, бросанье башмаков через ворота и слушание под окнами. Всеобщее желание открыть совершенно для себя завесу будущего заставляет в сие время лить в воду воск и олово, полоть снег, вывешивать белое полотенце и ключи за окно, класть под головы гребень и есть пересол. Но менее ли сего странны загадывания по зеркалу, которое, по мнению многих, в сие время имеет и имело столь волшебную силу, что будто всем показывало точно тех людей, за которыми они теперь замужем? Менее ли сего странно удостоверение, что будто черти в сие время так умеют галантонить, что преобращаются в щеголей и вертопрахов и точно принимают на себя лицо и вид тех, за которых рано или поздно выходят замуж? – Но, впрочем, чего не производит в сие время суеверие и старинный обряд дурачиться? – Какие по улицам шатаются гурьбы в тулупах, вывороченных вверх мехом, с лицами, вычерненными сажей, или с надетыми на оные страшными харями! Таковые простонародные забавники и герой святок всего паче стараются почтены быть или за чертей, или за чудовищ, в чем они и успевают, ибо робкие в сие время старушки и суеверы часто от виду их падают в обморок, а лошади в сторону шарахаются. Все сие именуется однако ж забавою, которая крайне веселит пугающих и испуганных. – Но наши маскарады, в которые приезжают в сие время одетые вместо медведей мышами, вместо дьяволов подобными им чертями, а вместо колдунов волшебниками, разве менее сего странны? Разве безобразнейшие маски не то же значат, что хари или рожи, вымаранные сажею? Разве многие необычайные одежды неможно почесть наряду с вывороченными тулупами? Разве в том только находится некоторая разница, что гурьбы святошников таскаются по улицам, а толпы проказников бродят и бегают по комнатам; первые пугают, а сии морят со смеху; те страшны, a сии странны? Итак, суеверие в сие время владычествует с одинаковою силою и отношением как в деревнях, так и в городах, по улицам и в домах, в хижинах и в палатах, в народе и в большом свете. Может быть, щегольской свет, яко отделенный и превосходный род человеков, сие суеверие обделал по моде, а грубости и невежеству оного придал гораздо более привлекательности и тонкости. – У простого народа настали игрища и святошные сборища, а для вас настали вечеринки. Музыка и танцевание должны сопровождать сии веселости. Играйте в фанты, ошибайтесь и старайтесь, чтоб более было собрано фантов. Когда настанет время, как говорится, разыгрывать фанты, придумывайте по очереди, что тому делать, чей фант вынется. Догадливые мужчины должны приговаривать, чтоб ходить кофеем и сливками, «продавать» ленты, бархат, сукно, и вообще стараться, чтоб по праву игры чаще целоваться и целовать прелестные ручки; почему на конце игры надлежит не забыть о мощении моста. Те, которые имеют склонность бегать, резвиться и ронять стулья, столы, а иногда даже и самых людей, могут играть в жмурки или в так называемый весь туалет. Дабы иметь повод обнаруживать в тайне хранимую страсть, надлежит для сего играть в «Ох, болит!». Игра «Дарю вас», последующее шептание на ухо и паки вопрошение вслух «Куда прикажете девать или поставить?» есть игра весьма забавная и также много поспешествующая открытию чувствований. Смех производящие игры – суть игра, которой правила состоят в том, чтоб отвечать не тому, которого будут спрашивать, но говорить за оного товарищу; игра в рюш, «Этот цвет хорош» и «Короли» и пр. Впрочем, остальное время вечера употребляется на подблюдные песни, на танцевание и всякую резвость, и все оное наиболее должно быть терпимо по тому, что повелевает сие время и древний обычай. – Вот все веселости, которыми стараются себя отделить от простого и суеверного народа! Сии забавы и подлинно могут и могли бы учиниться превосходными и невинными, если бы по несчастью не обращены были модою в те средства, которые только поспешествуют хитростям и замыслам, внушаемым страстью, а иногда и пороком.

18. Вопияние к волокитам, престарелым барышням, молодым вдовам и старушкам

Перейти на страницу:

Похожие книги

Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное