Карманный оракул (сборник)

Что же будет после него – и вместо него? Боюсь, я должен огорчить тех немногих, кто отправился в оппозицию именно за победой. Оппозиция никогда не побеждает – по крайней мере, в России. Она может посильно создавать предпосылки, для того чтобы рухнула правящая партия, доминирующая система, но никогда не успевает воспользоваться победой, потому что гибнет вместе со своей теплицей, которую наконец прошибла. Это классическая история гаршинской пальмы, история, вокруг которой, собственно, и строилась «Орфография»: она писалась и придумывалась, когда еще свежа была память о девяностых. Современная российская оппозиция далеко не так плоха, как визжат ее критики, – в своем весьма непростом положении она делает, пожалуй, максимум возможного, и правильно, что она не готова покупаться на дешевые провокации типа «где же ваш Майдан?», исходящие, уж конечно, не от народа. Но эта оппозиция может существовать только в том искусственно суженном, практически безвоздушном пространстве, которое оставил стране путинский строй; она не умеет отвлекаться от условий этого суженного пространства, не умеет заглядывать за пятачок, разучилась вести серьезные споры и отрываться от идеологических реалий (тогда как только внеидеологический взгляд на ситуацию и бывает трезв). Общеизвестно: оппозиция всегда копирует своего врага и не может быть лучше, чем он. Она сегодня, думаю, честнее путинской компании и, по крайней мере, имеет меньше возможностей для личного обогащения, но нет у нее и нормальных возможностей для профессионального роста. Она напряжена, запугана, умнеть ей некогда и незачем, и хотя Интернет предоставляет ей публичные площадки для обмена мнениями – все эти мнения сводятся к готовым паттернам. Сегодняшняя российская оппозиция ненамного интеллектуальнее общества в целом – и это естественно, поскольку таков контекст; интеллектуалы остались вне борьбы, вне идеологии, вне протестного или провластного движения – и таким образом, может быть, отчасти утратили лицо, но сохранили себя. Еще раз: оппозиция не виновата, что она зациклена на Путине. Ее дело – по мере сил пробивать теплицу. Но не надо питать иллюзий, будто пребывание в оппозиции приближает кого-то к реальной – либо духовной – власти. Участь сегодняшней оппозиции будет такой же, как у диссидентов в восьмидесятые: они окажутся сначала не нужны, а потом смешны. И никто не вспомнит об их действительно великих заслугах – пусть даже главной из этих заслуг было не свержение коммунистической власти (которая рухнула сама при помощи гениальной обманки СОИ), а появление какого-никакого кислорода в душном и зловонном воздухе семидесятых. Пора признать: сразу после Путина-президента (на его физическом бытии, надеюсь, это не скажется) не станет в политическом поле всех тех, кто сегодня возражал ему. Их время закончится автоматически. А вот кто появится – вопрос, конечно, интересный.

Поговорим сначала о культурном поле: естественно, тут уже не будут восприниматься всерьез ни традиционно провластные фигуры вроде Н. Михалкова, ни духовные апологеты «Русской Евразии», ни доверенные лица президента, называющие себя писателями. Они слиняют быстрее, чем коррумпированное чиновничество, а может, их сбросят в качестве балласта при первом серьезном обвале рейтингов. Однако никто из противников режима не будет восприниматься как духовный авторитет – именно потому, что духовный авторитет был во многом обеспечен оппозиционностью, а она исчезнет вместе с Путиным. Это одна из причин, по которой Алексей Навальный может быть весьма эффективным лидером оппозиции ровно до тех пор, пока ему есть с кем бороться (в сущности, и слава Ельцина закончилась в 1993 году, еще до расстрела Белого дома: дальнейший его путь – хроника упадка, утраты легитимности, да и харизмы). Поле битвы после победы принадлежит мародерам, как называлась пророческая пьеса Радзинского, мало кем оцененная после премьеры (да и в качестве «Спортивных сцен 1981 года» эту пьесу мало любили – мрачна уж очень, да и не больно комплиментарна по отношению к продвинутому зрителю). Первые места займут те, кто оставался над схваткой, ругая либералов за избыток западничества, а гэбистов – за недостаток креативности. Эта надсхваточная публика уже сегодня преобладает количественно – ей смешны и отвратительны креаклы, выходящие на ненужные митинги, а власть так откровенно глупа и груба, что ее и высмеивать не надо. Вспомним: ведь над диссидентами – и даже Сахаровым – в конце восьмидесятых и начале девяностых не потешался только ленивый, а роль их в обществе была поистине ничтожна. Бал правили домовые – те, кто сидел в подполье, хмыкал и молчал. Конечно, на короткое время заявили о себе участники «Метрополя» (большинство из которых и так знали за границей) – но как раз диссиденты, такие как Ким, Галич, Ратушинская, Войнович, Синявский, не были главными героями девяностых. Интонация преобладала глумливая, постмодернистская – было время Курицына.