Будем откровенны: система уже оказалась и бессмысленной и ненужной. Нет сейчас ни одного народа на земном шаре, который был бы так мало способен выдержать войну, был бы так совершенно непригоден для ведения войны, как наш народ. Первое, и самое, впрочем, малозначительное, обстоятельство заключается в том, что у него не будет союзников, ни единого союзника во всем мире. Одиночество страны было бы особенно страшным потому, что она бы утратила при этом и самое себя. Она бы вступила в войну духовно обнищавшей и униженной, нравственно опустошенной, полной глубокого недоверия к своим вожакам и ко всему тому, что они вдолбили ей за эти годы, внушающей самой себе неодолимый ужас и хотя ничего и не ведающей, но полной тяжелых предчувствий; она бы вступила в войну – если даже говорить только о ее физическом состоянии – такой, какой она была в семнадцатом, в восемнадцатом. Десяти процентов населения, тех, кто получал непосредственную выгоду от системы (да и их число сократится наполовину), было бы недостаточно, чтобы выиграть войну, в которой большинство остального населения видело бы только удобную возможность, чтобы скинуть с себя позорный гнет, войну, которая, таким образом, после первого же поражения переросла бы в войну гражданскую.
Но если война не может и не должна быть – зачем же тогда отъединенность, ненависть ко всему миру, бесправие, духовное оскудение, мрак невежества и нужда во всем необходимом? Почему тогда Германии не вернуться в лоно Европы, не примириться с нею, почему Германии не войти в мирную систему европейских государств, которые встретили бы всеобщим ликованием и колокольным звоном немецкий народ, вновь обретший свободу, право, благосостояние и человеческое достоинство? Почему нет? Только потому, что режим, на словах и на деле отрицающий человеческие права, стремящийся лишь к одному – остаться у власти, потому что этот режим, лишенный возможности вести войну, пришел бы к самоотрицанию и самоуничтожению, если бы он должен был утверждать мир? Но какой же это довод?..»
Ну да, да – это все про Германию. Статья «Переписка с Бонном». Писано в Швейцарии в 1937 году, когда Манна выгнали из почетных докторов Боннского университета, потому что он был национал-предателем. И, конечно, никакого отношения к текущему моменту этот текст не имеет – разве стоит размахивать Манном, чтобы угрожать какому-нибудь современнику, пишущему направо и налево, что весь мир нас ненавидит и не полюбит никогда? Много чести современнику. Я чисто ради напоминания о красотах слога. Никаких аналогий. Манна же можно перечитывать пока, нет? Или его пора уже начинать жечь?
Только вот кому гонорар… А возьму себе, нечего. Манн-то уж точно не заслужил. Во-первых, он был ужасающе недальновиден: никакой гражданской войны не случилось – ровно по той причине, что не было граждан. Одни национал-патриоты. И все у них получалось, пока они не уперлись в СССР. А во-вторых, тоже мне Нобелевский лауреат. Если бы он действительно хорошо писал, что-нибудь менялось бы в читающем мире, разве нет?
День пузыря
Широко обсуждается вопрос, который в недалеком прошлом стоил бы каналу «Дождь» полного закрытия, но просто тогда надо было его закрыть, а сейчас необязательно. Сейчас, в полузадушенном состоянии, выгнанный из всех кабельных сетей, он никому не мешает. А «Эхо» пока закрывать нельзя, потому что без Венедиктова некому будет защищать Дмитрия Пескова. И потому можно безнаказанно дискутировать, следует ли стыдиться своей страны – или она где-то отдельно и пусть сама за себя стыдится.
Отвечаю: лично я не стыжусь. Лично я – горжусь. Особенно после приговора Олегу Сенцову, УДОсрочного выхода Евгении Васильевой и задержания Ильи Яшина за нарушение тишины. Это вещи несопоставимые, но одинаково симптоматичные. Мораль у них одна: Мы Можем Все. Не рыпайтесь. Вы ничего не сделаете. И несмотря на это совершенно недвусмысленное заявление, Россия вовсе не легла под свою нынешнюю власть. Напротив, все попытки нагнать на нее страху только добавляют ей смеху.