Кармен

Кармен говорила правду. Хорошо бы я сделал, если б перестал думать об ней, но с этого дня, проведенного в улице Кандилехо, я не мог думать ни о чем другом. Целый день бродил я по городу, надеясь встретить Кармен, спрашивал о ней у старухи, у Лильяс Пастиа. Мне отвечали, что она отправилась в Лалора[15], то есть Португалию. Вероятно, так велела отвечать им Кармен; но я скоро узнал, что они лгут. Спустя несколько недель после того дня, который провел я в улице Кандилехо, я стоял на часах у городских ворот. Недалеко от этих ворот, обвалилась часть городской стены; днем заделывали брешь, а на ночь ставили тут часового, чтоб не пробирались этой дорогой контрабандисты… В течение дня я видел, что Лильяс Пастиа несколько раз проходил мимо караульни и разговаривал с некоторыми из моих товарищей; его все знали. Он подошел ко мне и спросил, не имею ли я каких вестей о Кармен. Нет, говорю ему. «Ну, так будешь иметь». Он не ошибся. На ночь, меня поставили на часы у бреши. Только что капрал ушел, вижу, идет ко мне какая-то женщина. Сердце говорило мне, что это Кармен. Я закричал однако ж: «Прочь! здесь не пускают!»

— Экой злой! — сказала мне она, спуская с головы мантилью.

— Как, это ты, Кармен?

— Да, земляк. Потолкуем немного, поговорим о деле. Хочешь заработать дуро? Придут сюда люди с узлами; не мешай им.

— Нет, — говорю, — я должен помешать им, так приказано.

— Приказано! Приказано! А ведь ты не думал о приказе в улице Кандилехо?

Воспоминание об этом дне задело меня за живое.

— Да, — говорю, — там стоило забыть приказ; но я не хочу денег контрабандистов.

— Посмотрим, не хочешь денег, так, может быть, хочешь опять идти со мной к старой Доротее?

— Нет! — сказал я, делая над собой величайшее усилие, — не могу.

— Ну, хорошо; коли не хочешь, так я знаю, к кому обратиться. Я позову с собой к Доротее твоего вахмистра. Он, кажется, малой добрый и поставит на часы такого молодца, который не увидит чего не надо видеть. Прощай, канарейка! Посмеюсь же я в тот день, когда приказано будет повесить тебя.

Я имел слабость кликнуть ее назад и обещал пропустить, если нужно, всю цыганщину, только бы получить от нее единственную награду, которой желал. Она обещала сдержать слово завтра и побежала к двоим друзьям, стоявшим шагах в двух от нас. Их было пятеро, в том числе Пастиа; у всех были тяжелые связки с английскими товарами. Кармен сторожила. Она должна была подать знак кастаньетами, если заметит дозор; но в этом не было надобности. Контрабандисты мигом сделали свое дело.

На другой день пошел я в улицу Кандилехо. Долго ждал Кармен; наконец, она пришла сердитая.

— Не люблю людей, которые заставляют себя упрашивать, — говорила она. — В первый раз ты оказал мне услугу гораздо важнее, а тогда ты не знал, получишь ли что-нибудь за нее. Вчера ты торговался со мной. Не знаю, зачем я пришла: я больше не люблю тебя. Ступай вон! Вот тебе дуро за хлопоты.

Я чуть не бросил ей деньги в лицо, и большего труда стояло мне удержаться, чтоб не поколотить ее. Побранившись, рассерженный я ушел. Несколько времени бродил я по городу, как сумасшедший, наконец вошел в церковь и, став в самом темном углу, заплакал горькими слезами. Вдруг слышу голос: «Что я вижу? слезы у драгуна! Хорошо бы сделать из них любовный напиток!» Подымаю глаза: передо мной стоит Кармен.

— Ну, что, земляк? Ты все еще сердишься на меня? — сказала она. — Видно, я еще люблю тебя, хоть и сержусь; как ушел ты от меня, я сделалась сама не своя. Теперь я спрашиваю тебя, хочешь ли идти в улицу Кандилехо?

Итак, мы помирились; но у Кармен нрав был точно погода у нас, в наших горах, когда солнце светит слишком ярко, того и гляди, грянет гром. Она обещала повидаться со мной в другой раз у Доротеи и — не пришла. И Доротея опять сказала, что Кармен отправилась в Лалоро по делам цыганским.

Зная уже по опыту, как принимать эти слова, я искал Кармен везде, где она могла быть, и раз двадцать в день проходил по улице Кандилехо. Однажды вечером я был у Доротеи, с которой почти подружился, угощая ее по временам анисовой водкой; вдруг входит Кармен в сопровождении молодого человека, поручика нашего полка.

— Уходи отсюда поскорее, — сказала она мне по-баскски.

Я не трогался с места; бешенство кипело в моем сердце.

— Что ты здесь делаешь? — сказал мне поручик. — Марш отсюда!