Карнакки – охотник за привидениями

– Вот что! – предостерег я его. – Это самая откровенная клевета, так что поберегитесь. Я выиграл дело у Казначейства по этому самому обвинению…

Шеф закатился смехом.

– Да мне это ведомо, старина, – выдавил он из себя, сотрясаясь всем телом, совершенно забыв в припадке веселья про мои попытки оставаться на официальной ноге. – Об этом знает весь наш маленький старый Нью-Йорк… вы же классик своего дела!

Все, кто находился в комнате, рассмеялись и я присоединился к ним. И тут посреди общего смеха от двери в эту контору донесся голос.

– Что все это значит? Мистер Макаллистер, неужели вы позволяете себе развлекаться в обществе этого отпетого негодяя и контрабандиста?

Еще поворачиваясь, я узнал этот голос. Он принадлежал чиновнику Казначейства, которого я достал своим рассказом про девицу, которая не была леди.

Глянув искоса на Макаллистера, я понял, что он недоволен высокомерной манерой вошедшего. На лицах обоих офицеров и фотографа появилось такое выражение, как будто они не смеялись ни разу в жизни. Все дружно склонились над бумажными негативами, и Его сиятельству ответил я сам:

– Вы имеете в виду лично меня, сэр?

– Не имею ни малейшего желания препираться с вами! – проговорил он в манере комического англичанина из американского бестселлера, после чего снова повернулся к Макаллистеру и спросил: – Вы уже обыскали эту личность?

– Естественно, – сухо ответил тот. – Если вы имеете в виду капитана Голта.

Главный досмотрщик посмотрел на меня и кивнул в сторону двери.

– Полагаю, вы можете быть свободны, сэр.

– Благодарю вас, – ответил я. – Хорошего дня.

Впрочем, остававшийся возле двери грубиян из Казначейства забыл о своем похвальном намерении не заговаривать со мной.

– Вот что, вы… контрабандист и негодяй… – процедил он. – Я отдал приказ обыскивать вас каждый раз, когда вы будете спускаться на берег. Не сомневайтесь: свои жемчужины мы получим! Получим обязательно. Вы не сумеете пронести их на берег мимо моих людей! – Он топнул ногой. – Мы вас поймаем, не пройдет и нескольких дней, и я присмотрю за тем, чтобы вы были жестоко… жестоко наказаны. Вы мерзавец и вор. Вы…

– Ах так! – безо всякого стеснения прервал его я. – Покажите мне свой язык.

Я запустил указательный палец под его небритый и нездоровый подбородок и решительным, но не грубым движением поднял лицо вверх.

– Ну вот! – проговорил я. – Так я сразу и подумал! Ваши глаза, дорогой сэр, рассказывают печальную повесть. Печень! Вне всякого сомнения, печень! Попробуйте курс английской соли, дорогой сэр. Пилюли Эпсома – великолепная вещь. Прекрасно тонизируют, сэр. Потом вы не узнаете себя. Ваши друзья точно не узнают. Эти пилюли прекрасно действуют на тяжелое телосложение и грубые манеры, сэр. Попробуйте, не пожалеете.

И с этими словами я отпустил голову невысокого человечка и вышел вон. И мне показалось, что за моей спиной мертвое молчание в комнате сменилось звуками истинного припадка смеха, вдруг поразившего таможенников.

5 июля

Вчера вечером я пригласил Макаллистера ко мне на борт – покурить вместе и поболтать, заранее намекнув ему на то, что не сумею ничего натворить в его присутствии, однако нуждаюсь в собеседнике. Еще я сказал ему, что желаю кое о чем переговорить, в чем, полагаю, он уловил признаки раскаяния с моей стороны! Кроме того, я добавил, что при желании с его стороны, могу угостить порцией музыки. И в данном случае, позвольте сказать, что моя игра на флейте и волынке не настолько уж плоха, как может рассудить незнакомец по реакции мистера Гампа.

Макаллистер согласился, и мы провели вместе очень приятный вечер. Он немного играет на волынке, и я аккомпанировал ему на флейте. Ну а паузы мы заполняли курением и беседой, и было понятно, что в этот конкретный вечер на тему жемчужин наложено строгое табу.

Однако, когда он уже собрался уходить, я выразил протест, созревавший в моем уме весь вечер.

– Вот что, дорогой мой, – сказал я. – Как мне кажется, негоже, чтобы человек, которого вы подослали ко мне на борт, дабы он присматривал за течением дел, затевал здесь какие-то свои пародии на расследование и рылся в моих личных вещах. Если ему угодно исследовать мои пожитки, я готов предоставить ему такую возможность, но в удобное время и в моем присутствии. Однако заниматься такими вещами, когда я нахожусь на берегу, попросту некрасиво!

Макаллистер был явно – и искренне – удивлен, и попросил меня немедленно послать Пелтера, моего стюарда, за этим типом.

Когда тот явился, Макаллистер обрушился на него с укоризнами и спросил, какого черта тот превышает полученные полномочия. Однако его агент поклялся в том, что не предпринимает ничего кроме общего надзора, и что не был в моей каюте после первого обыска судна. Он держался вполне искренне, и Макаллистер, наконец, отослал его.

– A вы уверены? – спросил он. – Что заставляет вас считать, что кто-то лазил в вашу каюту?

– Нарушенное расположение вещей; один замок взломан, другой заело, как если бы кто-то возился в нем неподходящим ключом! – сказал я ему.

Он кивнул.