Карнавал короля Иеронима

— Признаю власть женщины и покоряюсь ей! — ответил поручик с почтительным поклоном. — Наша елка немного запоздала и будет готова разве что к Пасхе… А propos! Мне нужно сказать вам несколько слов наедине, многоуважаемый мировой судья!

Гейстер встал, и оба удалились в кабинет.

Лина села ближе к Герману, налила ему стакан вина и сказала вполголоса:

— Не сердись на меня, что я помешала тебе идти сегодня на это собрание! Но, по моему мнению, ты должен сперва познакомиться с положением дел, тем более что заговор в пользу курфюрста принимает серьезный оборот. Ты как будто нарочно явился в день сходки единомышленников, я не решаюсь называть их заговорщиками, так как ты и Людвиг в их числе!

— Дело не в словах, Лина! — заметил он с улыбкой. — Как ни называй их — смысл остается тот же!

— Не совсем: единомышленниками называют людей одинаковых убеждений, а заговорщики — это люди готовые приступить к решительным действиям с оружием в руках. У меня сердце замирает от страха, когда я думаю об этом…

При этих словах она бессознательно положила свою руку на плечо Германа, он прикоснулся к ней губами.

— Ты говоришь, Лина, что дело принимает серьезный оборот? — спросил он.

— Да, к несчастью! Во главе предприятия стоят влиятельные дворяне, не только здешнего, но и соседних округов, навербованы люди из разных сословий; нет недостатка в тайных складах оружия. Старые солдаты курфюрста, наскучив долгим бездействием, с радостью примкнут к восстанию; и что, особенно важно, кирасирские полки, расположенные здесь и в Мельзунгене, участвуют в деле. Кроме того, полковник Дернберг, один из главных руководителей движения, рассчитывает на карабины своих егерей.

— Значит, офицеры здешних полков, — спросил Герман, — также принадлежат к числу заговорщиков?

— Да, большинство сочувствует предприятию, хотя некоторые из них не совсем надежны, но рассчитывают, что в момент восстания они увлекутся примером товарищей и не захотят отстать от них.

— Но может случиться обратное, — заметил Герман, — и они перейдут на сторону наших врагов!..

— Во всяком случае, — продолжала Лина, — на праздниках должны быть решены главные вопросы, так как теперь им удобнее собираться, нежели в обыкновенное время. Сходки назначаются в разных местах, но всего чаще у хозяина гостиницы Дарфлера. Мне кажется, что ты, Герман, должен сперва обдумать, как вести себя относительно этих фанатиков. Если ты не последуешь слепо за ними и выкажешь малейшее колебание, то этого достаточно, чтобы возбудить их подозрение. Лучше всего поговори с Людвигом и спроси у него совета, а сегодня вечером, если ты ничего не имеешь против этого, мы отправимся на елку к госпоже Стелтинг.

— Если не ошибаюсь, — сказал Герман, — ты упоминала ее фамилию в первый день твоего приезда в Кассель, когда рассказывала мне о твоих новых знакомых.

— Да, это вдова одного офицера, очень образованная женщина из старинной дворянской семьи и при этом вполне обеспеченная. Сын ее служит в кирасирском полку, который стоит в Мельзунгене, кроме того, у нее есть дочь Кордула, замечательно милое и доброе существо, но, к несчастью, с органическим пороком сердца; бывают дни, когда она так дурно себя чувствует, что мать ежеминутно опасается за ее жизнь…

Госпожа Стелтинг, высокая, стройная женщина со сдержанными манерами, приветливо встретила Германа и Лину, дочь ее привстала с кресла, чтобы поздороваться с гостями, и опять опустилась в него с видимым усилием.

Она походила на мать, но черты лица были более правильные и казались еще изящнее из-за прозрачной белизны кожи. Худенькая фигура и кроткое выражение миловидного лица придавали ей нечто детское и беспомощное, что заставляло окружающих оказывать ей особенное внимание. На Германа она произвела такое приятное впечатление, что он сел рядом с ней и с первых же слов выразил столько сердечного участия к ее положению, что молодая девушка почувствовала себя с ним, как со старым знакомым.

— Я давно слышала о вас, — сказала она тихим, прерывающимся голосом. — Но в последнее время все стали величать вас господином инспектором!

— Предупреждаю вас, что моя дочь ненавидит какие бы то ни было титулы, — заметила с улыбкой госпожа Стелтинг, обращаясь к Герману.

— Да, сознаюсь в этом! — сказала Кордула. — Человека и без того нелегко узнать, а тут еще он является перед вами с кличкой, которая не имеет ничего общего с его личностью. Разве недостаточно его имени? Какая надобность объявлять всем о роде его занятий или службы, или же, кто были его предки?

— Быть может, это делается из скромности, — заметила Лина, — потому что многие должны сознавать, что их личность сама по себе не имеет никакого значения, но они все-таки в состоянии заниматься тем или другим делом.

— Мне кажется, что им следовало бы радоваться, когда их называют по имени и не игнорируют их личность.

— В таком случае, я буду просить вас, фрейлейн Кордула, называть меня по имени, — сказал Герман, — надеюсь, что вы не откажете мне в этом!

Девушка кивнула головой в знак согласия.