Карнивора

Марика странно посмотрела на него и задумчиво кивнула. Кит решительно поднялся, и, пока она не успела рассказать ему, о чем именно думает, стал протискиваться между танцующими в сторону самого богатого на вид крестьянина. Жизнь казалась достаточно безрадостной на данный момент, чтобы попросить у нее хотя бы удобную кровать.

* * *

Их поселили раздельно, слава Лесу. Кроме всего прочего, это давало Киту возможность спокойно обдумать дальнейший план действий в одиночестве, не следя за лицом и по необходимости ругаясь вслух, не стесняясь в выражениях. Судя по усталому виду Марики, ей больше всего на свете хотелось лечь и уснуть, и Кит радовался, что хоть один из них отдохнет. Ему самому сон явно не светил.

Кит сидел на кровати, слушал отдаленный шум затихающего веселья и сосредоточенно смотрел, как тает свеча под тонким язычком пламени. Это никак не помогало придумать план, и вообще ничему не помогало — но что ему еще оставалось делать? Можно было, конечно, ввалиться в комнату к Марике и обрушить на нее весь поток своего отчаяния…

Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась Марика в одной рубашке — слава Лесу, достаточно длинной.

— Что случилось? — вскочил с кровати Кит.

— Я… — она не могла говорить. Глаза смотрели безумно.

Кит в два шага оказался рядом.

— Марика! В чем дело? Ну?! — он схватил ее за плечи и тряхнул.

— Я — чудовище, — с трудом выдавила Марика.

Кит украдкой выдохнул и покачал головой:

— Нет.

— Да! — крикнула она яростно. — Посмотри на это! — Марика ткнула ему под нос свои окровавленные ладони. — Это не руки человека!

— Это руки мага.

— Это руки убийцы, Кит! Я только и делала, что убивала!

— Я тоже, — спокойно заметил он.

Марика посмотрела на него более осознанно.

— Ты хотя бы не притворялся, что хочешь спасать жизни, — возразила она уже тише.

— Я всю жизнь притворялся, — криво усмехнулся Кит. — Врал, обманывал, предавал…

— Это был не ты, — возразила вдруг Марика. Он вскинул брови. — Это был Лис. Которого я сама на тебя навлекла.

Кит поднял брови еще выше.

— Если бы я не сказала тогда, что ты никогда не станешь магом?..

Он вспомнил. Грустно улыбнулся:

— Вряд ли ты могла этим сильно изменить мою сущность.

— Твоя сущность, во всяком случае, не хотела расправиться со мной. В отличие от.

Кит сжал ее плечи и сказал твердо:

— И это была не ты. Это был Волк. Которого я сам на тебя навлек.

Марика вопросительно склонила голову.

— Если бы я не спорил с тобой тогда, пытаясь занять место, которое было твоим по праву?

Она коротко усмехнулась. На мгновение оба задумались, вспоминая все свои перепалки и ссоры — какая из них стала решающей. А потом Марика сказала мягко:

— Но если бы всего этого не случилось… Узнала бы мы тогда Дора?

Кит вздрогнул. И смертельно захотел, чтобы они… нет, не чтобы они не знали Дора совсем. Но чтобы Марика не знала его так близко. Чтобы Дор был просто их другом. Чтобы она не убивалась сейчас так сильно. Или хотя бы не потому, что…

Он быстро отвел взгляд, надеясь, что Марика не успеет ничего понять по глазам — но она, видимо, успела.

— Кит, — позвала она внезапно совсем другим тоном, и он невольно взглянул на нее, застигнутый врасплох веселым изумлением в голосе.

Совсем как у Дора.

Твари!

— Кит, — повторила Марика, весело и сердито одновременно — нет, пожалуй, так говорить умела только она. — Дор был моим другом. Лучшим другом, готовым прийти на помощь всегда. И то, что он остался со мной в ту ночь… он сделал, как друг. Мне было страшно одиноко, и казалось, что я никому никогда не буду нужна, потому что…

Она перестала улыбаться и посмотрела на Кита очень серьезно.

— Ты же знаешь, почему я пошла в Кастинию? Почему не осталась там с Ирги? Почему увязалась за Элией? Почему ушла на войну? Ты же это знаешь, Кит?..

Кит ничего не ответил, только пальцы еще крепче сжали ее плечи.

Его глаза были черными, как безлунная осенняя ночь.

Ее глаза были голубыми, как морозное зимнее небо.

Но это больше не имело значения.

Ибо они перестали быть Волком и Лисом.

* * *

Она проснулась на рассвете от кошмара — и сразу же почувствовала, что на ней снова нет носков. Сердито вздохнула, привычным движением провела ступней под одеялом, отыскивая колючую шерсть — и вздрогнула, нащупав рядом чужую ногу. В тот же мгновение она вспомнила, что носков на ней и быть не может, потому что отходила ко сну она при обстоятельствах, никак не способствующих надеванию носков. Да и вообще надеванию чего бы то ни было.

Она приподнялась на локте. Смотрела долго, настороженно, затаив дыхание. На его волосы, непривычно белые, но все еще яростно торчащие во все стороны. На загорелое лицо, настолько потемневшее от ветра и солнца, что полоса шрама стала почти незаметной. На губы, сейчас расслабленные, не сжатые в узкую линию, то упрямую, то расчетливую, то злую. На плечи, на сильные длинные руки, на посеревшие повязки вокруг кистей, на тонкие ловкие пальцы.