Каро-Кари

Ксан и Марат Логия прогуливались вдоль забора из рабицы, окружавшего территорию дипломатического анклава. И справа, и слева – пустоши, любой человек, наблюдатель или зевака, будет сразу заметен. Полицейские на контрольно-пропускных пунктах – не в счет.

День шел на убыль, и по исламабадским меркам было очень холодно – десять, одиннадцать градусов тепла, не больше. Да еще северный ветер разошелся не на шутку. Налетал свистящими порывами, пригибая к земле кустарник да чахлые деревца, расшвыривая во все стороны мусорные ошметки. Полицейские, поддевшие под форменные кителя толстые пуловеры, все равно зябли. Некоторые закутывались с головой в пашмины, стучали зубами и с изумлением провожали взором двух сумасшедших иностранцев, выползших на променад в такую жуткую погоду.

Ксан облачился в свитер и кожаную куртку, которые частично спасали от холода. А вот Логия вырядился в толстенный овчинный полушубок местного пошива, служивший надежной защитой от ветра и любой непогоды. Высокий ворот, широкие манжеты. Русские тулупы, которые прежде носили сторожа, смотрелись бы на его фоне жалкими кацавейками.

Мужчины исподлобья посматривали друг на друга, потом отводили взгляд и сосредоточенно изучали опавшую листву, шуршавшую в такт их шагам. Зимой в Исламабаде голых деревьев не бывает. Листья желтеют и жухнут до самой весны, чтобы передать эстафету своим зеленым и свежим собратьям.

– Мне это не нравится, – глухо говорил Марат, медленно ступая по промерзшей земле.

– Твое дело выполнять, а не пререкаться.

– Я исхожу из того, что все ваши решения одобрены шефом.

Ксан резко остановился и дернул за рукав Марата.

– Знатная шубейка. Не слишком приметная?

– Это профессиональный прием. У наружки я ассоциируюсь с дубленкой и, когда снимаю, становлюсь невидимкой.

– Запатентуй ноу-хау.

– Вы мне не ответили.

– А ты ни о чем не спрашивал. Все сам сказал. Исходи из того, из чего исходишь, и не лезь не в свое дело. Я мог бы этого и не говорить.

– Никогда ничем подобным в отношении наших не занимался… – проворчал Марат.

– Вот и пришла пора потерять девственность. Надо ехать. Каваджа ждет.

Ксан подтолкнул Марата к припаркованным невдалеке «паджеро» и древнему «датсуну» Логия.

Хасан был удивлен визитом своего русского знакомца в сопровождении другого мужчины. Однако лишних вопросов не задавал, ему было достаточно того, что Ксан выполняет свои обязательства. На этот раз конверт с деньгами был толще обычного, что прибавило хозяину дома хорошего настроения.

Русские провели в «тайной комнате» около получаса. Каваджа предложил гостям перед уходом выпить чаю, но те отказались. По всей видимости, что-то их заботило и они не были расположены к светской беседе.

Прощаясь Ксан напомнил:

– Не забудьте, что на этот раз к вам придет мой друг. Буду признателен, если вы окажете ему точно такое же гостеприимство, как и мне.

Князь заверил, что все будет бохут ача[31]. Он подозревал, что Ксан «завинтил» какую-то хитрую интригу, но не собирался докапываться до сути. Его услуги щедро вознаграждались, к тому же, находиться в центре каких-то непонятных, но, несомненно, интересных событий было приятно. Это придавало Кавадже значительности в его собственных глазах.

* * *

Марат «оседлал» свой «датсун» и умчался. Ксан не спрашивал, куда. По каким-то своим тайным делам. Логия не выносил мелочного контроля. Раз обещал, значит, можно было не беспокоиться, все будет исполнено «под ключ». Ксан и не беспокоился. Но на душе у него кошки скребли. Неужели так на него подействовал разговор с Логия? Тоже еще чистюля и моралист выискался! Да вся его работа заключалась в том, чтобы пакости другим устраивать. На такой работе порядочным человеком остаться никак нельзя. И он еще указывает…

«Плевать на него! Плевать, – убеждал себя Ксан. – Другого выхода в создавшейся ситуации нет и быть не может. Я не волшебник, всех осчастливить не могу. Могу лишь спасти друга, который иначе пропадет. Да, пропадет! Или наши его, в конце концов, прижучат за все его художества, или эта дрянь сожрет. Она и есть дрянь. Если бы не Ленька, натравил бы на нее орушников, они бы с ней церемониться не стали. Раз – и нет Хамиллы. Раз – и нет „Ночхаллы“. И остался бы Идрис Дуррани один-одинешенек. Чеченский консул. Выгодный жених. Тьфу!»

Ксану стало противно от собственных мыслей. Все логично, все рационально, но отчего же ему все еще так мерзко на душе? Надо хорошенько выпить, тогда все придет в норму. Отличная идея. Можно «накатить» вискаря у себя дома или пойти в «Марриотт». В «Марриотте», пожалуй, повеселее будет. Зато дома спокойнее…

Однако сначала нужно было вернуться в посольство, заняться кое-какой бумажной работой. Впрочем, сделать этого не пришлось. Когда Ксан выходил из машины на посольском паркинге, его окликнули. Он вздрогнул, услышав знакомый голос.

– Ты слишком занят или все-таки посмотришь в мою сторону?