Карр

— Что ты сделал? — повторил его, теперь уже, казалось — судия: — Ты пришел сюда, куда тебя никто не звал, и — больше из любопытства и от скуки — так надругался над живою плотью, что сама земля не перенесла этого, скрылась в пучине безумия; ты смутил чад моих возлюбленных и прельщенные твоим — мнимым, поверь мне — могуществом они поклонились тебе и тяжко согрешили предо мною — столь тяжко, что даже ты понял это и содрогнулся; и за то стерлись они с лица земли — я извел их, понимая, что семя мрака, брошенное в их души, взойдет потом растением зла; земля их, которую ты посетил, реки и леса, некогда суровые, но могучие и плодородные, измельчали и поредели, населились другими племенами, вполовину не столь прекрасными и сильными, как то первое, павшее от наших с тобою рук. Теперь ты пришел сюда и — смотри, сколько горя и доселе неведомых здесь мучений ты принес — бедной, случайно попавшейся тебе на пути девушке, что предпочла грех предо мною безумному страху перед тобой; матери этого, также случайно подвернувшегося тебе мальчика, в чьем образе ты стоишь сейчас здесь, но чья душа скитается и будет теперь уже во веки веков скитаться в мрачных призрачных долинах забвения, так что даже я не могу вернуть ее оттуда; наконец, смотри — даже природа вокруг начала хворать и вырождаться, леса — редеть, почва — истощаться; доброе зверье уходит, или погибает и сменяется вороньем и крысами, даже собаки дичают и сбиваются в разбойничьи шайки — за осень и зиму пострадали уже два ребенка; девочка, боюсь, не выживет, придет ко мне до срока. Уже было в городе два убийства, не в пьяной кабацкой драке, а тщательно и сознательно спланированных и исполненных — один убийца, пожилой, кстати, солидный в прошлом человек, все же попался, другого пока ищут…

Беду ты несешь туда, где появляешься, Карр, таким и для того уж ты создан… — голос перестал быть резким, обрел глубину и вместе с нею — искреннюю печаль. — Уходил бы ты отсюда, — закончил он почти просительно.

В продолжение всей этой речи бедный Карр застыл, ошеломленный. Зачитанный ему перечень деяний, совершенных им на этой земле, потряс его — он никогда не давал себе труда задуматься и посмотреть на вещи таким образом, окинуть всю историю своего появления и бытия здесь одним взглядом.

— Я не виню тебя, — вдруг продолжил его судия, — не ожесточай своего… — он помолчал мгновение — сердца… Просто уходи.

Это был приговор. Карр закричал уже окончательно сорванным голосом, еще в отчаянной надежде, но уже понимая, каким будет ответ:

— Но я не хочу!.. Я хочу быть здесь, с тобою!.. видеть тебя, повиноваться тебе… Хочешь, я стану пауком, раскинувшим свою паутину в каморке, где стоят метлы и лопаты, камнем у дверей этого храма…

— Об этот камень все прихожане будут спотыкаться и ломать себе ноги, Карр, — был ответ. — Уходи с миром.

Наконец говоривший показался, освещенный слабым, но живым лучом своего светильника, с которым, вероятно, никогда не расставался:

— Ты не вырос из зерна, посеянного мною, не тянулся хрупким побегом к солнцу, зажженному мной, чтобы освещать и согревать его, не был подчас орошаем слезами моими и не принял — не мог принять — частицу меня, чтобы быть тебе спасенным в царстве моем… К сожалению, бедный Карр, к сожалению. Ты пришел низвергнуть меня и моих людей; ты опоздал, не по своей вине… Я сострадаю тебе, зверь, ибо не могу иначе, но принять тебя также не могу, ибо даже я не властен заменить черное бушующее пламя смерти и хаоса, составляющее твою глубинную сущность, вечным теплым огоньком жизни, так похожей на эту лампаду, — он приподнял свой светильник. — Дунь — и огонек погаснет. Но непременно найдется кто–то, кто зажжет его вновь — рано, или поздно … Как и твой черный пламень, зверь, — вздохнув, добавил он.

Карр безмолвствовал.

— Но я всегда буду помнить тебя, — также помолчав, вновь заговорил удивительный его собеседник, встреча с которым, как Карр понимал, в этот раз была последней. — Ты будешь вечным невиданным доселе примером того, что даже мрачное порождение хаоса и зла, даже самой смерти, соприкасаясь с жизнью достаточно долго, может принять на себя ее благодатный отсвет — и… во всяком случае, способно что–то понять. Ты велик и славен, Карр…

Но теперь — уходи. Только… последняя просьба…

— Да, повелитель, — прошептал Карр.

— Этот юноша… Он уже довольно намучился, благодаря тебе — отпусти ты его.

— Да, повелитель…

— Благодарю тебя… кто бы ты ни был… — послышалось уже из темноты.

* * *

И сие, точно, было исполнено им немедленно после того, как навсегда закрыл он за собою церковные двери. Быстрым шагом двинулся Карр к выходу из города, известному «торчку», а затем дальше — к каменоломням, и еще дальше — туда, где в безмятежном каменном сне покоилось его, все же любимое, хотя и сотворенное столь страшным путем, прежнее обличье.