Карта императрицы

– Вас убьют, как только вы выйдете из дома, – рассердилась Мура. – Как вы не понимаете? Ведь он явно покушался на саквояж с холстом. Его подослали убийцы. У вас в руках вещественное доказательство преступления.

– Я выйду без саквояжа и черным ходом, – попытался успокоить разгневанную барышню Клим Кириллович.

– А если они и там устроили засаду? – наступала Мура.

– Климушка, – осторожно подсказала молчавшая доселе Полина Тихоновна, – а может быть, тебе позвонить мадемуазель Багреевой, прежде чем ехать?

– Хорошо, – помолчав, согласился тот, – я позвоню, вы позволите воспользоваться аппаратом?

– Разумеется, милый Клим Кириллович, разумеется, – закивала Елизавета Викентьевна.

Доктор подошел к аппарату и попросил телефонистку соединить его с квартирой господина Шебеко. Поинтересовавшись здоровьем стариков, Клим Кириллович попросил позвать Екатерину Борисовну.

– Простите, милая Екатерина Борисовна, что не смог сегодня воспользоваться вашим приглашением. Как вам понравилась выставка? Очень понравилась? Приятно слышать. Да, да... разумеется... Всегда к вашим услугам. Завтра утром непременно навещу.

Доктор положил трубку на рычаг.

– Ну что? Что я говорила? Никуда ехать и не надо, она притворялась, – облегченно вздохнула Мура. Правильно?

В гостиную осторожно заглянула Глаша.

– Только что приходил посыльный, передал записку для Брунгильды Николаевны.

– И где она? – бесцеремонно поинтересовался профессор.

Глаша покосилась на старшую профессорскую дочь, губы ее задрожали, она вынула из кармашка фартука сложенный лист бумаги и подала профессору.

Николай Николаевич Муромцев развернул послание и прочел: «I want to see you, I am dying...»

– Что-что? – подалась вперед Полина Тихоновна. – Я по-английски не понимаю...

– Он пишет, – растерянно проговорил профессор, глядя в упор в расширенные глаза Брунгильды, – что он хочет ее видеть, он умирает...

Глава 20

«Жить в Петербурге и быть свободным от Петербурга невозможно», – думал следователь Вирхов, входя утром в свой кабинет. Несмотря на то, что спал он в эту ночь мало, настроение у него было превосходное. И не только потому, что благодаря полуобгоревшей бумажке, найденной у камина в Аничковом дворце, ему удалось выяснить имя бесноватой преступницы-поджигательницы. Сегодня утром он, определив дальнейшую последовательность своих действий, с удовольствием побаловался сгущенным молоком «Нестле». «Почему в России не могут наладить подобное производство? Молока-то в стране немерено, – размышлял Карл Иванович, – хорошо еще, что поспеваем в сыске внедрять в практику новейшие достижения западной мысли».

Карл Иванович сел за свой стол и обратился к письмоводителю.

– Есть ли донесения от агентов?

– Так точно, ваше благородие, – охотно откликнулся письмоводитель, – рыщут по следу без устали, стараются... Все доклады у вас на столе сложены. И продолжают поступать.

– Ладно, – кивнул Вирхов, бросив взгляд на солидную стопку папок из плотного синего картона. – А как провел ночь наш художник?

– Спокойно, ваше благородие. Спал, свернувшись калачиком под своей шинелишкой. Иногда молитвы возносил Господу, плакал...

Дверь в кабинет робко приоткрылась, и в щель бочком проскользнул смущенный кандидат Тернов и, вытянув тоненькую шейку, застыл перед Карлом Ивановичем с папкой под мышкой.

– Ну что, господин кандидат, – медленно протянул Вирхов. – Разобрались с пятнышками на мраморной доске камина в Аничковом дворце?

– Так точно, господин Вирхов. – Молодой человек поспешно достал из папки листок бумаги и протянул начальнику.

Карл Иванович принял лист и без всякого интереса повертел его в руках.

– А как вы выполнили мое поручение по выяснению личности босоногой юродивой? – Только хорошо знающий своего начальника письмоводитель мог уловить легкую насмешку на бесстрастном лице опытного следователя.

– Выполнил, Карл Иваныч, побеседовал с прихожанами и священниками. Никто из них не знает такой блаженной. Говорят, после Ксении Петербургской и не появлялось никого похожего...

– А между тем она есть, – с чувством нескрываемого удовлетворения произнес Вирхов, – и зовут ее Клавка. Плохо искал. – Он все-таки позволил себе усмехнуться. – Чему вас только учат в ваших университетах?

– Вы думаете, Клавка – женщина?

– Такой вывод следует из педологической теории профессора Османа, – утер нос юнцу Карл Иванович. – Учиться надо и после университета.

Кандидат стоял, понурившись и сознавая, что кругом виноват.

– Ладно, – смягчился Вирхов, – помогу тебе. Идеи есть?

– Никак нет, господин следователь, – промямлил кандидат.

– А почему? – поднял белесые брови Вирхов. – В сыскном деле всегда должны быть идеи. Учись, пока я жив. Что теперь можно предпринять?

А поскольку кандидат молчал и переминался с ноги на ногу, Вирхов после затянувшейся паузы подвел итог:

– Сейчас, братец, познакомишься с материалами дела, а затем отправишься в желтый дом. Да-да, и не таращь на меня глаза. Блаженная наверняка побывала в приюте скорби... Книжечки регистрационные полистаешь да расспросишь старожилов. Может, и найдешь какую-нибудь Клавку. Понял?