Карта императрицы

– Сегодня посреди ночи позвонил портье гостиницы Лихачева, – дрожащим, прерывающимся голосом заговорил Прынцаев, – и сообщил, что меня срочно хочет видеть мой друг мистер Стрейсноу. Что он при смерти... Я вскочил на велосипед и помчался... В гостинице меня проводили в номер... Сэр Чарльз очень осунулся, с тех пор, как мы его видели. И стал еще больше похож на Петра Великого... Он сказал, что просил вызвать меня, как человека, близкого семье Муромцевых... Он тяжело дышал, говорил с трудом, часто останавливался. – Прынцаев помедлил, но все-таки решился: – Он сказал, что мисс Брунгильда не выполнила своего обещания навещать его каждый день, но он прощает... И у него единственная просьба – передать мисс Брунгильде драгоценную для него вещь.

– Сердоликовый перстень? – чуть слышно произнесла Мура.

– Не знаю, – испуганным шепотом ответил Ипполит. – Эта вещь в шкатулке, а шкатулку он вынул из-под своей подушки. Там и его письмо к вам, Брунгильда Николаевна... Я шкатулку не открывал... Я предлагал ему позвать врача, но он отказывался... Просил только, чтоб я не уходил, чтобы ему не было страшно умирать в одиночестве...

– И он умер? – потрясенно выдохнула Мура.

– Да, сегодня утром, у меня на руках. – Ипполит старался не смотреть на окаменевшую Брунгильду. – Пришлось еще принять участие в хлопотах по регистрации смерти, вызывать полицию, врача, подписывать протокол, объяснять свое присутствие...

Встретив полный ужаса взгляд Елизаветы Викентьевны, Прынцаев поспешил добавить:

– Ваших имен я полиции не называл... Сказал, что приехал к другу, а портье подтвердил, что вызвал меня по просьбе их постояльца. Пришлось дождаться, пока пошлют гонца в британское посольство, потом сопровождать тело в морг...

– А мистер Стрейсноу так хотел увидеть тебя, папочка, – всхлипнула Мура.

– Ипполит Сергеевич. – Брунгильда выпрямила спину и сцепила пальцы рук так, что костяшки пальцев побелели. – Я виновата, виновата и перед мистером Стрейсноу, и перед вами...

– Ничего, – забормотал Прынцаев, – ничего... Я рад, что судьба избавила вас от столь печального зрелища. Возьмите шкатулку – она ваша.

Прынцаев наклонился, поднял с полу портфель, открыл его и достал внушительных размеров шкатулку из желтого металла.

– Только осторожнее, – он протянул бледной красавице продолговатый предмет, – она очень тяжелая.

Брунгильда приподнялась, обеими руками приняла шкатулку и вновь села, поставив ее на колени.

– Открой, сестричка, открой, – прошептала нетерпеливо Мура. – Прочти, что он тебе написал.

Брунгильда подняла тяжелую крышку, оказавшуюся изнутри матово-серебряного цвета. Сверху лежал листок.

– Читай же, – нетерпеливо повторила Мура.

Брунгильда дрожащими пальцами развернула бумагу и начала читать.

«Бесценная Брунгильда Николаевна! – писал перед смертью англичанин. – Пораженный вашей красотой, я лишился покоя, ибо знал, что нам не суждено быть вместе. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Простите мне мой порыв – воспоминание о нем дает мне силы не оглядываясь войти в ворота ада... Если б я мог, я бы положил к вашим стопам все царства земли... Но их у меня нет. Я оставляю вам самое драгоценное, что есть сегодня у меня – знаю, вы сможете распорядиться этим лучше, чем распорядился бы я... Преданный вам и за гробовой доской... ваш Чарльз Дж. Стрейсноу».

Последние слова вспорхнули с розовых губ красавицы, она закрыла лицо ладонями, и по плечам ее пробежали волны беззвучных рыданий.

Николай Николаевич поднялся, сердито взглянул на жену и, подойдя к дочери, взял с ее колен шкатулку и упавший на нее листок бумаги и перенес их на стол. Потом ласково погладил дочь по густым золотистым волосам.

– Бедный Чарльз, бедный Чарльз, – повторяла Брунгильда, обняв отца и прижимаясь головой к его жакету.

– А от чего он мог умереть? – прозвучал недоуменный голос профессора. – Вы говорили, что он не стар... Неужели от нечаянной раны?

– Возможно, заражение крови... – ответила, утирая слезы, Елизавета Викентьевна.

– А что думал по поводу его болезни Клим Кириллович? – спросил профессор, поглаживая дрожащие плечики старшей дочери.

– Он предполагал эпилепсию. – По щекам Муры катились крупные слезы.

– Но он, как я понимаю, умер не в результате припадка? – вскинул бровь профессор.

– О нет, – вздохнул Ипполит Прынцаев, – тихо умирал, как ангел...

– Ничего не понимаю. – Профессор отодвинулся и взглянул в заплаканное лицо старшей дочери. – Ну, успокойся, милая... Мы тебя любим, не плачь... Мистера Стрейсноу, конечно, жалко... Но, как я понимаю, ты же не собиралась за него замуж... А что же в шкатулке? Так-так. – Профессор отложил письмо. – Перстень с сердоликом... Это ерунда... а вот сама шкатулка... Очень интересно. Сверху покрыта золотом, внутри и крышка, и ложе из свинца... А это что? – Он достал из углубления небольшой продолговатый предмет тускло-серебристого цвета, повертел его в пальцах. – Здесь внизу какая-то печатка... Ипполит, подайте мне лупу.