Карта императрицы

– Да что ты так голосишь? – прервал его Вирхов. – Уймись. Процедура простая... Сейчас принесут фарфоровые дощечки и красящую жидкость...

– Нет, нет, не хочу, пустите меня отсюда! – продолжая кричать, мальчишка бросился к дверям, но кандидат Тернов ловко его перехватил.

– Нет, не трогайте меня, – орал воришка и вдруг, вырвавшись из рук кандидата, упал на колени и пополз от дверей к Вирхову. – Я и так во всем признаюсь, и так все расскажу, только пощадите, смилуйтесь, господин начальник.

– Встать! – рявкнул из-за стола Вирхов и сам поднялся, упершись кулаками о зеленое сукно столешницы. – Молчать!

Мальчишка вскочил, боясь еще более прогневать разъярившегося хозяина кабинета.

Выдержав длительную паузу, Вирхов опустился в кресло и сказал уже тихо и спокойно:

– Признавайся во всем. Я слушаю.

Клавка, казалось, обрадовался, что избежал чего-то ужасного, называемого заморским словом «эк-пи-ри-за», которое само по себе похоже на ядовитую змею, и начал тараторить:

– Все скажу как на духу, господин начальник... Сирота я никому не нужная, вот и пристал к ремеслу воровскому... Где кусок хлеба стырить, где одежонку беспризорную... Виноват, признаюсь и раскаиваюсь, а все остальное – не с меня спрашивайте, а с папаши моего, он во всем и виноват, он меня и надоумил... Заставил, грозил каждый день пороть розгами да головой вниз в Обводный канал окунать, чтобы я дерьма нахлебался... Пришлось покориться отцовской воле, да еще за каждое дело мне гривенник перепадал.

– Про какое дело ты говоришь? – устало уточнил Вирхов.

– Как про какое? Про пожар, что я учинил с помощью керосина, – уж не знаю, где отец его доставал, а только сам давал мне каждый раз бутылку и все объяснял...

– О каком пожаре ты говоришь? – напрягся Вирхов.

– Да обо всех, господин следователь, обо всех! – причитал обезумевший от ужаса малец. – И на Мойке, и там, где выставка была, и в Аничковом дворце.

– Что-о-о? – взревел Карл Иванович.

От окрика Клавка слегка присел, как приседает на задние лапы бегущая собачонка, услышавшая резкий голос хозяина. Он снова захлопал глазами и оглянулся на письмоводителя, который перестал водить пером по бумаге и смотрел, приоткрыв рот, на маленького преступника.

– Так это все ты сотворил, мерзавец? – чувствуя, что ему не хватает воздуха, выкрикнул Вирхов.

– Я, господин следователь, как на духу говорю, я, пощадите и помилуйте, не по своей воле творил это, а по отцовскому велению святому.

Вирхов откинулся на спинку кресла и расстегнул воротник мундира. Потом выдвинул ящик письменного стола, достал несколько листков бумаги и направился к дерзкому поджигателю.

– Покажи ногу, – велел он, – вытяни вперед, держи на весу.

Клавка беспрекословно выполнил приказание и раскинул руки, стараясь удержать равновесие и наблюдая, как следователь перебирает листки, на которых были очертания чьих-то ступней.

– Черт бы меня побрал, начитался дурацкого Османа, – передернулся со злостью старый сыскарь и, вернувшись к столу, бросил листки в ящик и задвинул его. – Встань как следует, – рявкнул он. – Теперь говори по существу. Как проникал в здания? Кто твои сообщники?

– Сообщников у меня нет, Богом клянусь, – перекрестился мальчишка на портрет Николая II. – На Мойке, в Воспитательном доме, забрался на крышу, а оттуда бросил веревку в каминную трубу да по ней и спустился прямехонько. Да и на Большой Морской так же залез, и в Аничков...

– Ясно, – сказал Вирхов, – теперь понятно, почему на каминной решетке в Аничковом была сажа, а на мраморной доске следы ног. Говори дальше. С какой целью совершал поджог?

– У меня цели не было, только отцовская святая воля, – снова перекрестился Клавка.

– И чем он объяснял свою отцовскую волю? – нахмурился Вирхов. – Почему ты поджигал портреты императора Петра Великого?

– Чтобы Марии Федоровне досадить... А эти портреты – антихристовы лики, и если они сгорят в огне, то будут гореть в огне и все Романовы, дьяволовы отродья, захватчики и осквернители Святой Руси, – так папанька говорил.

– Это стиль пламенного публициста Адриана Ураганова? – Вирхов повел глазами в сторону затихшего кандидата и снова уставился на мальчишку. – А зачем ты убил мещанку Аглаю Фомину?

– Я никого не убивал! Богом клянусь! Вот те истинный крест. – Клавка отступил на шаг назад. – В своем грехе повинюсь, покаюсь, секите повинную голову. Но чужой грех брать на себя не буду. Заповедь чту, не преступаю через кровь человеческую...

Вирхов встал и, заложив обе руки за спину, в раздумье расхаживал от своего письменного стола к окну и обратно.

– Что с тобой делать, дураком этаким, ума не приложу. – Он остановился и навис над несовершеннолетним преступником. – Готов ли ты отвечать за свои преступные деяния?

Клавка побледнел, сглотнул слюну.

– Вы меня закуете в кандалы?

От неожиданности Вирхов вздрогнул.

– Нет, ответ тебе придется держать более суровый. Готовься, молись. Отойди к окну от греха подальше.