Карта хаоса

Старик лежал теперь с широко открытым ртом, грудь его судорожно вздрагивала. Он глянул на Джейн и постарался этим взглядом выразить всю свою любовь. Затем глаза его заметались, пока не остановились на двойнике.

– Отыщите агента Корнелиуса Клейтона из спецподразделения Скотленд-Ярда, – уже совсем слабым голосом проговорил он. – Книга у него. И будь очень осторожен, Джордж. Боюсь, висящее на мне проклятие подспудно действует и…

Он не смог закончить фразу. Глаза его стали размером с блюдце, грудь приподнялась на пару сантиметров. Джейн пронзительно вскрикнула. Несколько секунд старик силился втянуть воздух, который вдруг сделался ужасно вязким, но тело его обмякло, взгляд начал туманиться, пока свет в нем окончательно не погас. Конан Дойл молча молился, понимая, при каком чуде только что присутствовал. А молодой Уэллс положил пальцы на сморщенные веки, какими когда-нибудь станут его собственные, и легчайшим движением, словно перелистнув страницы требника, опустил их навсегда.

И в тот же самый миг тело старика исчезло.

Долго еще слышался неподалеку треск занятого своим делом огня, который небрежно метил золотыми мазками и деревья, растущие вдоль подъездной аллеи, и четыре молчаливые фигуры, и кусок пустоты, которую оставил по себе кучер, – она свидетельствовала, что есть и другие миры, кроме известного нашим героям. Может быть, этих миров три. А может, сотни, тысячи, миллионы. Может быть, им нет числа. И в одном из них на пустоши, очень похожей на эту, вдруг, будто возникнув из ночного мрака, появилось безжизненное тело старика, чтобы добавить в тот, другой, мир еще одну загадку.

часть третья

Ты вдруг почувствовал чье-то дыхание у себя за плечом? Наверное, кто-то читает книгу вместе с тобой. Но пусть это не останавливает тебя, отважный читатель, так как мы добрались до той части повествования, где все вопросы найдут свои ответы, включая и тайну моей личности.

Возможно, твое представление о мире изменится. Возможно, твои кошмарные сны при свете дня перестанут казаться тебе такими уж безобидными. Возможно, впредь ты не сможешь с прежним спокойствием смотреться в зеркало… И уж поверь мне: за столь скромную цену тебе нигде не получить большего.

Наверное, падение в колодец длится уже несколько веков или тысячелетий, подумалось ему, но в таком случае можно немного и вздремнуть, разве это что-то изменит? Уэллс начал было похрапывать, и тут – бах! – треснулся обо что-то твердое и холодное.

XXIII

Исполнителю 2087V хотелось бы или совсем избавиться от чувства вины, сжигавшей его изнутри, или ощущать вину еще острее – чтобы она заставила его посягнуть на собственное существование. И в случае, если бы он решился отключиться, то есть перестать делать ужасную работу, для которой его изготовили, он смог бы наконец отдохнуть – обрести вечный покой там, где никто и ни в чем не бывает виноват. На беду, настройка чувств зависела не от него, а от тех, кто имплантировал в самый труднодоступный участок его глубокой памяти молекулярный код, созданный специально для формирования личности идеального убийцы. Исполнитель не мог не признать, что ученые выполнили свою работу безупречно, и даже если что-то не срабатывало, как в его случае, когда жизнь пробивалась сквозь густую защитную сетку, а чувства выходили из-под контроля, хитроумная программа, вживленная в его организм, реагировала должным образом и тем или иным способом исправляла ошибку. Чувство вины, неизменно мучившее его после убийства невинных, подавлялось чувством еще большей вины при одной только мысли, что он может отказаться убивать и нарушит тем самым свой долг. Да, макиавеллиевы умы, слепо преданные Высшему знанию, проделали с ними огромную работу, кто бы сомневался. Но работа эта на поверку оказалась столь же виртуозной, сколь и бесполезной.

Исполнитель печально улыбнулся, хотя вернее было бы сказать, что его губы выгнулись дугой, как бельевая веревка, на которую уселось слишком много воронья. Сохраняй состояние спокойствия, приказал он себе, все это уже не имеет никакого значения, всему вот-вот придет конец, все мы умрем… Он почувствовал в этой мысли великую истину, а еще он почувствовал утешение, а также отчасти умиротворение. Затем Исполнитель постепенно ослабил свои показатели жизнедеятельности – до такой степени, что, когда тенью тени проскользнул мимо кота, дремавшего на подоконнике, тот и ухом не повел.