Карта хаоса

Воспользовавшись тем, что сама королева Виктория прислала Доджсону поздравление в связи с успехом “Алисы в Стране чудес” и это его немного подбодрило, Уэллсы решили все-таки обсудить с ним свои планы. Они, правда, опасались, как бы он не назвал это дезертирством. Но Чарльз в очередной раз поразил друзей. Он поддержал намерение Уэллсов как можно скорее перебраться в Лондон и даже объявил, что, возможно, переедет туда вместе с ними.

– Да, а п-п-почему бы и нет? – воскликнул он с лихорадочным блеском в глазах. – Здесь я уже всем сыт по горло! Надоело учить математике ватагу наглых юнцов и терпеть нападки Л-л-лидделла… Теперь я знаменитый Льюис Кэрролл! Я могу посвятить себя исключительно писательскому труду. А ты, Джордж, попробуешь устроиться преподавателем в Нормальную научную школу, где будет учиться твой двойник, если только он пойдет той же дорогой… Ты только представь себе, а? Быть учителем, свидетелем – и даже отчасти творцом! – при пробуждении его интеллекта… Да, думается, это будет лучший вариант…

Короче, они втроем решили, что, как только Доджсон вернется из путешествия по Европе и России, куда он отправлялся со своим другом преподобным Генри Лиддоном, они немедленно займутся переездом в Лондон.

Но Доджсону не суждено было вернуться.

Ветреным ноябрьским днем, за одиннадцать месяцев до появления на свет маленького Уэллса, Чарльз сказал Лиддону после ужина в роскошной столовой на корабле, который доставлял их обратно в Англию, что хочет подышать свежим воздухом. Лиддону идея не слишком понравилась, так как море штормило.

– О, у меня есть веские основания полагать, что я не умру еще целых тридцать два года, друг мой, – возразил Доджсон с загадочной улыбкой и шагнул к двери.

– Выход не тут, а там, – предупредил Лиддон.

Доджсон посмотрел на обе двери и снова повернулся к своему другу.

– Когда не знаешь, куда идешь, любая дорога годится, – изрек он с горечью и покинул столовую, забыв на столе блокнот, с которым не расставался в течение всего путешествия.

Лиддон пожал плечами, потом взял в руки блокнот и, допивая кофе, полистал его. Там были описаны увиденные за последние два месяца дворцы, музеи, театры, церкви и синагоги – увиденные восторженным детским взглядом. И Лиддону даже подумалось, что сам он странствовал по тем же местам все равно что с повязкой на глазах.

Лиддон спрятал блокнот в карман, чтобы назавтра вернуть другу, но Доджсон к завтраку не вышел. И после тщательного осмотра корабля был сделан вывод, что он, скорее всего, свалился за борт. Сидя в своей каюте, Лиддон долго всматривался в серые океанские воды и воображал, как Доджсон лежит на дне, рассказывает сказки рыбам и пленяет сирен своими силлогизмами.

Когда весть о том, что Чарльз Латуидж Доджсон, больше известный как Льюис Кэрролл, погиб в океанской пучине, дошла до Оксфорда, весь университет оплакивал его смерть, а также вся Англия и весь остальной мир. Трудно было даже представить, каких еще великих литературных произведений лишилось человечество из-за этой трагедии! Но, разумеется, никто не скорбел о гибели Доджсона так горько, как Уэллсы, ведь они-то потеряли его во второй раз. В день многолюдных похорон Доджсона они возложили на его могилу венок, о котором долго судачили те, кто прочел написанные на ленте слова: “Чарльз Латуидж Доджсон (1832–1898–1866). Дорогой друг, мы оплакиваем тебя не в одном этом мире. Джордж и Кэтрин Лэнсбери”.

XXV

Профессор Лэнсбери проснулся среди ночи, обливаясь потом, у него сильно билось сердце. Он схватил жену за руку, словно это было последнее, за что можно было ухватиться, падая за борт жизни, и крикнул то же слово, которое в этот миг вырвалось у его матери Сары Нил в других мирах: “Умираю!” Позвольте пояснить вам, что, вопреки своим жутким воплям, все его мамаши – ну, почти все, – разбросанные по разным мирам, были женщинами с характером, привыкшими стойко бороться с жизненными невзгодами. К тому же для большинства из них этот ребенок не был первым. Тем не менее они испытывали жуткий страх перед родами. Родовые муки внушали им ужас, и так как ни одну нельзя было назвать образцом выдержки, каждый раз, когда у них случались схватки, вопли рожениц будили весь Бромли и все соседние деревни в обычно тихом графстве Кент. Так вот, пока все эти миссис Уэллс выгибались на своих кроватях, профессор Лэнсбери лежал свернувшись калачиком, а еще он стонал и сообщал, что умирает, и говорил прочие глупости, хотя испуганная супруга с трудом разбирала его стенания.

– Ради бога, Берти… Что с тобой? – всхлипывала Джейн. – Скажи, чем тебе помочь?

– Джейн… я задыхаюсь, – пробормотал муж.

– Открыть окно?

– Нет, воды… воды, – просил Уэллс в тот самый миг, когда у его бесчисленных мамаш отходили воды.

Джейн побежала на кухню и вернулась с полным стаканом воды.

– Выпей, дорогой…

– Нет! – закричал Уэллс, выхватывая стакан у нее из рук и выплескивая его содержимое себе на лицо. – Мне нужна вода, чтобы дышать! Мои легкие пересохли, мне больно!

– Берти…