Она вдруг рассмеялась – совсем так же, как раньше, с той же мягкостью, интеллигентно, таинственно, заговорщически. Гамбоа совсем не обиделся. Казалось, его это развлекает, он был терпим к ней, как взрослый к маленькой негоднице, которая почему-то симпатична ему. Кой отметил: помимо прочего, что она умела, она и смеялась именно так, как надо; при этой мысли он снова почувствовал смутную досаду и неловкость, ощутил себя лишним. «Скорее бы мы оказались там, в море, – подумал он. – Далеко от всех, наедине, где ей придется смотреть только на меня. Она и я. И какая разница, что искать – золото, серебро, слитки, черта в ступе…»
Гамбоа, видимо, понял, о чем он думает, и дружелюбно посмотрел на него.
– Я не знаю, что она ищет, – сказал он. – Я даже не знаю, знаете ли это вы. Однако мало есть вещей, которые могут пролежать на дне два с половиной века и не испортиться. Древоядные черви пожирают древесину, железо ржавеет и покрывается отложениями…
– А что происходит с золотом и серебром?
Гамбоа ехидно взглянул на него:
– Она говорит, что не ищет ни золота, ни серебра.
Танжер слушала молча. На мгновение Кой перехватил ее спокойный взгляд, – казалось, разговор этот ей неинтересен.
– Так что происходит с золотом и серебром? – упорствовал Кой.
– Золото и серебро имеют то преимущество, – объяснил Гамбоа, – что море практически не наносит им вреда. Серебро темнеет, а золото… В общем, золото – самое лучшее, что бывает на затонувших кораблях. Оно не окисляется, не зеленеет, не теряет блеск и цвет… Его поднимают со дна таким же, каким оно туда попало. – Он снова подмигнул и поглядел на Танжер. – Но мы уже говорим о сокровищах, а это слова запретные. Правильно?
– Никто не говорил о сокровищах, – сказала она.
– Конечно. Никто. И Нино Палермо не говорил. Но такой стервятник и шагу не сделает из любви к искусству.
– Это касается Палермо, а ко мне не имеет никакого отношения.
– Ну разумеется. – Теперь Гамбоа обращался к Кою и весело ему подмигнул. – Разумеется.
«Проезд Пиратов», – прочитал Кой табличку на углу. Надо же, эта узкая улочка с обшарпанными белыми стенами домов носила такое громкое название – проезд Пиратов. Он снова, не веря своим глазам, прочитал надпись на изразцовой табличке, проверяя, не ошибся ли. Он и раньше бывал в Кадисе, но знал только портовый район, в особенности ныне уже не существующие бары на улице Плосия: во времена «экипажа Сандерса» они частенько туда захаживали, однако в этой части города он не бывал. Во всяком случае, здесь, в этом проезде, с этим названием, которое так его развеселило. Хотя что ж тут фантастического? Более подходящего названия не придумаешь для этой улочки и для нашей компании: моряк без корабля и искательница затонувших судов в древнем финикийском Гадире, откуда уже тысячелетия, век за веком, столько людей и кораблей уходят в плавание, чтобы никогда не вернуться. В конце концов, в этом есть смысл. Если пираты и корсары шагали по этим темным, обкатанным временем камням, бывшему балласту в трюмах кораблей, которые везли золото из Южной Америки, то, может быть, призраки «Деи Глории» и его экипажа, покоящегося на дне морском, Танжер и он сам затронули какие-то нужные струны этого места. Быть может, то, что казалось прочно связанным с книгами и картинками, с владениями детства, с областью мечтаний, все же хоть в какой-то степени возможно и в жизни. Или, быть может, некоторые мечты и сновидения ждут своего часа в шорохе морской гальки и бумажных страниц, в камнях и старых стенах, пожираемых морем, в книгах, которые как распахнутые в приключение двери, в кипах пожелтевших бумаг, где прячутся начала волнующих и опасных морских странствий, превращающих одну жизнь во множество жизней, и в каждой – свой стивенсоновский и мелвилловский период и неизбежный период Конрада. «Я избороздил океаны и библиотеки», – прочитал Кой много лет назад. А вполне вероятно, что все гораздо проще: в этот мир можно попасть только таким образом, и никаким иным – когда смысл ему придает женщина. Ведь наступает минута, когда, пройдя определенную точку в пространстве и времени, мужчина оставляет часть своей жизни на другой стороне земной сферы, и только женщина,
Он посмотрел на Танжер, которая шла рядом с Гамбоа, прижимая сумку локтем и глядя вниз: со спутанными морским ветром волосами, она созерцала мостовую перед своими кожаными сандалиями, не обращая внимания на табличку с названием улицы – ей не нужны были таблички, она шла по своим собственным улицам. Проблема в том, думал он, что мореходная наука не помогает, когда ходить надо по суше и рядом с женщиной. Нет таких морских карт, по которым можно было бы прокладывать эти пути. Потом он спросил себя: какое же золото ищет Танжер – магическое золото детских снов или вполне конкретный, желтый и блестящий металл, не подвластный ни времени, ни морю?