Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

– В тысяча семьсот шестьдесят седьмом году в Испании правил Карл Третий, а до этого он был королем Неаполитанским… С самого начала его царствования иезуиты не скрывали своего неприязненного к нему отношения, среди прочего и потому, что в ту пору в Европе разворачивалась борьба за новые идеи, а иезуиты были самым влиятельным религиозным орденом… И врагов у них хватало повсюду. В тысяча семьсот пятьдесят девятом году их изгнали из Португалии, в тысяча семьсот шестьдесят четвертом – из Франции.

Перед Танжер стоял высокий стакан с какао, и каждый раз, как она отпивала глоток, на верхней губе у нее оставалась бежевая полоска. Она появилась в кафе явно только что из душа, с влажных волос на рубашку в бело-синюю клетку с засученными рукавами скатывались капельки, теперь же волосы ее подсыхали, чуть-чуть завиваясь при этом, отчего лицо казалось особенно свежим. Когда Кой видел полоску какао на ее губах, у него внутри все замирало. «Сладко, – думал он. – Губы у нее сладкие, а она еще добавила в какао кусочек сахара. Какие же они на вкус, если коснуться их языком?»

– Напряженность между иезуитами и просвещенными министрами Карла Третьего росла, – продолжала она. – Четвертый обет – обет безусловного послушания папе римскому – поставил орден в центр борьбы между королевской и церковной властями. Ведь для остальных орденов обязательными были только три обета: безбрачия, послушания и нестяжательства. Иезуитов обвиняли также в финансовых махинациях и внедрении в университеты и государственные учреждения. Тогда еще свеж был в памяти конфликт с парагвайскими миссиями и война с индейцами-гуарани. – Она наклонилась к нему над столом, держа стакан в руке. – Ты видел фильм Роланда Джоффе «Миссия»?.. Иезуиты были заодно с индейцами.

Кой плохо помнил картину: когда-то во время долгого перехода он раза три-четыре принимался смотреть ее по видео. Кажется, там играл Де Ниро. И может быть – Джереми Айронс. Но про иезуитов он, как ни силился, ничего вспомнить не мог.

– И потому испанские иезуиты сидели на бочке с порохом. Оставалось только поднести зажженный фитиль.

Никаких намеков на присутствие Орасио Кискороса, отметил Кой, осмотревшись. За соседним столиком сидела молодая супружеская пара с двумя светловолосыми ребятишками – туристы, перед ними лежали карта и фотоаппарат. Ребятишки играли пластмассовыми рогатками, похожими на те, которые он, сбежав с уроков, чтобы побродить по причалам, мастерил сам из деревянной рогульки, двух полосок резины, вырезанных из старых шин, кусочка кожи и мотка проволоки. Грустно улыбнувшись, Кой подумал: «Теперь такие игрушки продаются в магазинах и стоят какую-то ерунду…»

– И этим фитилем стал мятеж против Эскилаче. Хотя прямое участие иезуитов в нем не доказали, известно, что именно тогда они собирались подвергнуть бойкоту просвещенных министров Карла Третьего… Эскилаче, итальянец по происхождению, среди прочего намеревался запретить ношение широкополых шляп и плащей, в которые так любили кутаться испанцы, и это, представь себе, стало предлогом для начала серьезных беспорядков в стране. Беспорядки в конце концов прекратили, и Эскилаче отправили в отставку, но иезуитов объявили подстрекателями. Король принял решение изгнать орден из страны и конфисковать его имущество.

Кой машинально кивнул. Танжер говорила намного больше, чем обычно, словно хорошо подготовилась ночью. А иначе и быть не могло, сказал себе Кой. Раз уж на сцену вышел Кискорос и Нино Палермо сделал свое предложение, у нее не оставалось другого выхода – только выдать ему в качестве возмещения еще какую-то информацию. Она должна была понимать: чем ближе к цели, тем меньше шансов, что он будет удовлетворяться крохами. Но она по-прежнему жадно охраняет свой капитал и расходует его по капельке. Может, поэтому – а еще и потому, что Кой утратил некоторые иллюзии, – он слушал ее рассказ с гораздо меньшим интересом, чем раньше. Он тоже провел ночь в размышлениях. «Уж слишком много сведений, – думал он. – Слишком много слов, а конкретной информации слишком мало. Ты, красавица, – думал он, – рассказываешь мне то, что я учил двадцать с чем-то лет назад в школе. Ты хочешь навешать мне на уши всякой исторической лапши, а саму суть утаить. Одной рукой подманиваешь, другой – отталкиваешь».