– Я?! – воскликнула Лалила. – Я в деревне была в раннем младенчестве. А вы предлагаете подоить корову!
Вернувшись в лагерь, мы привязали Белянку к берёзе и разошлись по палаткам.
…Утром, едва рассвело, меня разбудил тихий певучий зов.
– Бе-е-лочка! Бе-е-лочка!
Я ткнул в бок спящего Лёньку.
– Просыпайся давай!
– Отстань! – не открывая глаз, проворчал он.
– Лёнь! Ну, Лёнь! – потряс я его за плечо.
– Да что случилось-то?
– Кажись, у кого-то в девчачьей палатке после вчерашнего "белочка" началась.
– Какая ещё белочка? – не понял Лёнька, хлопая заспанными глазами.
– Делириум тременс – белая горячка. Ты что, "Кавказскую пленницу" не смотрел?
И тут снова:
– Бе-е-лочка! Бе-е-лочка!
– Вот, слышишь? – я выразительно покрутил пальцем у виска.
Мы переглянулись.
Несколько мгновений на осознание, и вот мы уже дружно орём, торопливо вылезая из палатки:
– Она здесь! Ваша Белочка здесь! Сюда идите!
Виталька высунулся из палатки и, увидев у костра меня и Анфису, вяло, без энтузиазма спросил:
– Ребзя, что на завтрак? Или опять не успели приготовить?
– На первый завтрак – чай с молоком и печеньем! – похвасталась Анфиса.
– Обалдайс! – резко пришёл в себя от удивления выползающий. – У нас что, уже как в Англии: первый ланч, второй ланч? И что на второй?
– Овсянка, сэр! – съязвил я.
– А если серьёзно? – пробурчал Виталька.
– Ну, правда, – овсяная каша. Не хочешь – не ешь! – пожала плечами Анфиса.
– А молоко откуда? Сгущённое, что ли?
– Нет, хозяйка корову подоила и всё нам отдала. В знак благодарности.
Виталька оглянулся в сторону, где на ночь привязывали корову, – загон был пуст.
– Поня-я-я-тно! – промычал он и сунул голову во вторую крайнюю палатку. – А где все?
– Тебе с подробностями или просто место назвать? – усмехнулся я.
– Лучше с подробностями, чтобы не попасться на удочку шутников.
– Про удочку, это ты метко! Вот туда, – махнул я рукой, – все ушли рыбу ловить. Семён, Вовчик, Алекс и Ромус ещё на рассвете, а остальные – часа два назад. Тебя будили, но ты ворчал, что две удочки на всех, это хуже, чем очередь в магазине.
– Надо же, ничего не помню… – прикрыл рукой глаза Виталька.
– А если тебя девочки интересуют… – с тонким намёком сказала Анфиса, – то Лариса Леонардовна пошла с ними на пляж утренний загар принимать.
Виталька быстро засобирался.
– Побегу, может, ещё успею хоть одну рыбку поймать. Слышьте, плесните мне в кружку чаю с молоком, ну, и печенья, сколько там положено. Я по дороге съем.
Лишь только Виталька скрылся из виду, я аж подскочил от нетерпения.
– Ну, пошли, что ли? Полчаса нам, наверно, обеспечены.
– А как же Илария? – Анфиса кивнула на подругу, стоящую посреди поляны перед открытым этюдником.
– А что Илария? У неё свои дела.
Я заменил в камере уже подсевшие батарейки на совершенно новые, чтобы исключить неполадки во время съёмки. Мне доводилось не раз слышать, что различного рода аномальные явления очень "не любят" сниматься: то камера глохнет, то свет бликует. Кто знает, может, наш дуб тоже – аномалия?
Когда мы поравнялись с Иларией, она вдруг спросила:
– Вы к дубу? А можно с вами? Ничего у меня сегодня не получается. Хоть иди ромашки рисуй!
Затем она придержала Анфису рукой и, глядя на дуб с задумчивым прищуром, неторопливо произнесла:
– Кажется мне, что дуб этот не просто дуб, а нечто. Со своим характером! Как думаете, сколько ему лет? Я читала, что дубы около пятисот лет живут. Представляете?! Может быть, мимо этого дуба ещё крепостные крестьяне по грибы ходили.
После таких слов дальше мы пошли с каким-то внутренним трепетным почтением и в полном убеждении, что древний дуб таинственным образом наблюдает за нами. Хорошо, что рядом не было Витальки, а то бы мы уже утонули в бурном фонтане его насмешек.
– Ну, с чего начнём? – немного приглушённо спросил я, когда мы тупо, без единой мысли, встали у замшелых корневищ великана. – Может, вокруг обойдём? Вдруг у него там – лицо, а здесь – спина.
Анфиса дёрнула меня за рубашку и прошептала:
– Тебе это что, избушка на курьих ножках? Прекрати смеяться!
Тем не менее, мы медленно пошли по предложенному мной маршруту.
Когда мы осторожно ступали по нечищеной земле, под нашими ногами хрустели щепа и хворост, словно старые косточки разбитого дуба. Это было неприятно. Девчонки ойкали. А мне вспомнилось, как наша Лалила сказала однажды на уроке литературы: "Танцевать на костях немощного или поверженного – подлость!"
Но давно высохшая богатырская фигура не выразила ни обиды, ни злости, оставаясь совершенно неподвижной даже при сегодняшнем ветре: тонкие ветки давно обломались, остался только массив.
– Как думаете, здесь не опасно ходить? Нам ничего оттуда не прилетит? – настороженно посмотрела вверх Илария.