Карта убийцы

Часы показывали время. Скоро нужно будет возвращаться домой. Это были часы отца. Раньше они принадлежали отцу Джеймса. Несколько месяцев назад они стали его часами. Ему потребовалось несколько недель на то, чтобы научиться самостоятельно застегивать ремешок. У него дрожали пальцы; он был готов залиться слезами. Мари застегивала ему ремешок, говорила, что отец был бы рад тому, что сын носит его часы. Она вспоминала то Рождество, когда отец Джеймса, взяв на себя индейку, перепутал фунты и килограммы, и Джеймс рассмеялся при воспоминании об огромной птице, которой хватило бы на двенадцать человек, которую мать никак не могла запихнуть в духовку. И Мари сказала: «Ну вот, ты смеешься, это гораздо лучше слез». И еще она сказала: «Отец очень тебя любил».

На полке у двери туалета лежали сложенные полотенца, и Джеймс обмотал одно вокруг пояса.

– Пожалуй, мне все же лучше уйти, – сказал он вслух, прежде чем вернуться в спальню, сомневаясь в своей решимости, сомневаясь в себе.

Джудит сидела на краешке кровати, натянув трусики, но без бюстгальтера. Она надевала сережки с топазами.

– Мне бы хотелось, чтобы ты остался.

Джеймс стоял потупившись.

– Знаю. Извини.

– А в следующий раз ты останешься?

– Не знаю. Это все трудно.

– А ты постарайся. – Встав, Джудит обняла его за шею, и ее волосы скользнули ему по щеке и подбородку, а обнаженные груди прижались к его телу. Она взяла его руку и положила ее себе на талию. – Ну пожалуйста! – сказала Джудит тем же самым голосом, которым говорила в постели: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

Джеймс обнял ее, но посмотрел ей через плечо в поисках своей одежды, увидел ее на стуле у окна. Одежда была аккуратно сложена, ботинки стояли под стулом, свернутые носки лежали в них. Прижавшись к нему промежностью, Джудит поводила телом из стороны в сторону, однако теперь Джеймс испытал один только ужас. Джудит поцеловала его в щеку, попыталась поцеловать в губы, однако он отвернулся.

– Извини, – сказал он. – Я не могу. Не могу остаться. Я лучше пойду.

Джудит не унималась. Она провела губами Джеймсу по щеке к уху.

– У меня есть сын, – сказала она так, словно это было предложением.

– Сын?

Джудит кивнула, снова скользнув по нему своими волосами.

– Его зовут Себастьян.

– У меня есть племянник Себастьян. Ему семь лет, – сказал Джеймс, мысленно представляя себе мальчишку, натягивающего гетры перед футбольным матчем. Представляя себя рядом с Мари на праздничном обеде по случаю дня рождения Себастьяна. Мари накладывает ему на блюдце варенье, лицо мальчишки, перепачканное мороженым, сияет радостью. Они ходили в гости на день рождения ко всем племянникам и племянницам. Вместе.

– Сегодня за ним присматривает моя мама, – сказала Джудит. – Ему всего два года.

– Чудесный возраст – два года, – сказал Джеймс, высвобождая руку. – Право, я должен…

Он оделся молча. В два года Себастьян заговорил. Джеймс вспомнил, как они с Мари были на кухне, когда зазвонил телефон, она сняла трубку, у нее на лице отобразилось недоумение, сменившееся радостью, искрящейся радостью, она рассмеялась, подозвала Джеймса и поднесла трубку ему к уху. На дальнем плане был слышен голос брата Джеймса, Милтона, повторяющий слова более отчетливо; но в трубке и в ухе Джеймса раздавались другие, воистину восхитительные звуки.

– Мальи, Мальи, тетя Мальи, – говорил малыш. Молитвенно сложив ладони, Мари поднесла их к губам, пряча счастливую улыбку. С тех пор все дети называли ее тетей Мальи.

Джеймс ни за что не женился бы на Мари, если бы знал, что с ним сотворила болезнь.

– Он только что начал говорить, – продолжала Джудит. Одевшись, она порылась в сумочке и достала портмоне. В нем была фотография маленького мальчика: черные кудри, черные глаза и улыбка, открывающая первые зубы, и это был сын Джудит, однако Джеймс мысленно представил себе, как малыш висит на шее у Мари, целует ее в пухлую щеку, а она смеется, крепко прижимая его к себе.

– Очаровательный мальчик, – пробормотал он. Теперь, одетая, Джудит выглядела моложе. Ее косметика осталась на подушках гостиничного номера. Она стала натягивать колготки, но на одной ноге спустилась петля, поэтому она их сняла и выбросила в мусорное ведро. Джудит засунула босые ноги в туфли на шпильках, и туфли впились ей в кожу.

– Если ты с ним познакомишься, он тебе обязательно понравится, – сказала она, и снова в ее голосе прозвучало предложение, прозвучала надежда.

– Извини, – сказал Джеймс. Пожав плечами, Джудит наклонилась, возясь с туфлями, и рассыпавшиеся волосы закрыли ее лицо.

– Мы с тобой еще встретимся? – спросила она.

* * *

Джеймс возвращался домой пешком. У него болели ноги, и ему хотелось, чтобы они болели только от ходьбы. Он просидел десять минут в пабе, нянча полпинты апельсинового сока, дожидаясь, когда табачный дым и запах дешевого лосьона после бритья впитаются ему в одежду и кожу. Будет причина по возвращении домой принять душ. Он должен вернуться домой.

Мари была на кухне.