Ханьвэнь подвела его к сияющему полировкой столику, стоявшему в небольшой нише в гостиной. По китайским стандартам эта двухуровневая квартира в доме на две семьи считалась огромной. В молодости Итянь полагал, что те, у кого есть деньги, живут в городе, в квартирах, набитых предметами, которые свидетельствуют о благосостоянии их владельца. Позже, в Америке, он обнаружил, что богатым больше нравятся отдельные дома подальше от города. “Как, наверное, там красиво и спокойно”, – восхищались коллеги, когда он рассказывал им о местах, где прошло его детство. “Наверняка издеваются”, – думал он.
Дом Ханьвэнь представлял собой гибрид обеих культур. Приставные столики в гостиной были декорированы огромными нефритовыми кустами салата и пекинской капусты, стеклянные канделябры позвякивали, на потолке лепнина, как в Европе. Итяню сделалось не по себе, как в тот вечер, когда декан их факультета пригласил его на вечеринку в свой большой дом на склоне холма. Тогда Итянь никак не мог избавиться от ощущения собственного тела – его пальцы на бокале вина вспотели, он не знал, в какой руке держать нож, а в какой вилку. Мали же непринужденно болтала, нисколько не смущаясь собственного акцента, хотя каждый раз, когда она заговаривала, Итянь вздрагивал. С той вечеринки Мали ушла, пообещав жене декана посещать вместе с ней занятия аэробикой. Если Мали чувствовала себя как рыба в воде на той вечеринке, то Ханьвэнь с такой же непринужденностью вела себя здесь.
– Не верится, что ты живешь в таком месте, – сказал он.
– Да ты же американец. У вас там такое, наверное, на каждом шагу, – ответила она.
Взяв длинными пальцами щипцы, она ухватила ими нагретые кипятком чайные чашки. Ее слова будто добавили ему значимости.
– Я в Америке живу совсем иначе, – возразил он. – Все думают, что жизнь у меня словно сказка, а я все эти годы учился в аспирантуре, жил почти в нищете.
Даже реши он притвориться – с Ханьвэнь это было бессмысленно. Она слишком хорошо его знала, чтобы не распознать ложь.
Ханьвэнь поставила чашки и посмотрела на Итяня, впервые за все время их встречи по-настоящему посмотрела на него. Когда она снова заговорила, в ее лице он заметил прежнюю решительность, желание, чтобы ее поняли.
– Ты, похоже, просто очень надолго уехал. И не замечаешь, как мы на тебя смотрим. Не замечаешь нашего восхищения.
– Может, так и есть. Я, наверное, эгоистично сужу.
– Я не в этом смысле. – В ее глазах снова мелькнула растерянность. Ханьвэнь протянула ему чашку чая. – Ладно, неважно. Удивительно, что ты здесь. Я все думала, навестишь ты меня, когда приедешь, или нет, но всегда думала, что ты слишком занят, ведь тебе надо родных повидать.
– На самом деле, – Итянь сглотнул, – я первый раз в Аньхой вернулся.
– В первый раз? За какое время?
Число “пятнадцать” далось ему с трудом. Он старательно вел счет времени, но лишь сейчас, вглядываясь в черты ее по-прежнему молодого лица, подумал, что этих лет будто бы и не было.
– У тебя в Америке, наверное, насыщенная жизнь. Значит, ты в аспирантуре учился.
Когда Итянь упомянул, что изучал математику, Ханьвэнь перебила:
– А ведь этот предмет ты больше всех остальных не любил, верно? Или я ошибаюсь?
– В университете меня заставили заниматься математикой, – объяснил он, точно она сама того не знала.
Неужели она забыла, как в самом начале их знакомства помогала ему зубрить все эти формулы – там, на холме.
– И выяснилось, что я не такой безнадежный, как казалось. Вообще-то в математике я поднаторел.
– Меня это не удивляет. Тебе учеба легко давалась. Я всегда знала, что ты чего-нибудь достигнешь. – Ханьвэнь похвалила его без улыбки, слова ее свидетельствовали лишь о хорошо усвоенной вежливости. – У тебя есть дети? – спросила она.
– Нет.
– Это хорошо. Больше времени на себя – по крайней мере, сейчас. А чем твоя жена занимается?
К собственному стыду, Итянь понял, что говорить о Мали не хочет.
– Недвижимостью.
– Ой, это, похоже, неплохая работа. Здесь недвижимость – дело очень прибыльное. Все богатые тут заработали на недвижимости.
Ханьвэнь говорила о богатых так, словно она сама – не одна из них. Итянь не сомневался, что она представляет себе какие-нибудь роскошные небоскребы или сверкающие виллы, совсем не похожие на крохотные квартирки, которые Мали с миссис Сюзанной продавали молодым семьям.
– А ты работаешь? – спросил Итянь.
– Нет. Надобности нет.
Ответила она без смущения. Итянь посмотрел на темную деревянную столешницу и покрутил чашку с чаем. Ему не верилось, что темы для разговоров так быстро закончились. Их встречу он представлял себе много лет, однако и не подозревал, насколько мало им есть что сказать друг другу. Ханьвэнь позвала горничную и попросила принести еще воды, хотя чайник был почти полон, а их маленькие чашечки вмещали совсем немного чая.
– Какая молоденькая, – сказал Итянь первое, что пришло ему в голову.
– Ей двадцать. Старше, чем мы, когда работали в поле.
– Ты бы кому-нибудь такое пожелала? – спросил он.