Карта утрат

Перед тем как уйти, Итянь остановился возле окна. Жар, исходящий от втиснутых в одно помещение разгоряченных тел, мельчайшими капельками осел на стекле. Солнце клонилось к закату, и на руку Итяня упала тень от оконной фрамуги. Итянь протер стекло и посмотрел на улицу. Абитуриенты, собравшись на баскетбольной площадке и напрочь забыв про холод, с ликованием рвали конспекты. Они швыряли обрывки в воздух и отплясывали под ними, словно под дождем из конфетти. Сцена была чудесная, но свои конспекты Итяню уничтожать не хотелось. Он прижал большой палец к запотевшему участку на стекле и вывел свое имя, Тан Итянь:

Розовый свет пробирался сквозь проложенные штрихи иероглифов, и его имя будто светилось – квадрат, разделенный на четыре части, имя, выбранное дедом. Больше ему ничего не нужно, только этот крошечный подарок Небес, способный выдержать жизнь.

Здесь, в этом зале, начнется его жизнь, и будет она куда шире, чем этот квадратик. Капли высохнут, и его имя исчезнет, но сейчас оно казалось ему подписью на документе – имя ученого, которое закрепляет за собой право на свой собственный прекрасный текст.

– Господь нам помог! – сказала Ханьвэнь.

– Может, и Господь. А может, мы просто хорошо потрудились.

– Это я трудилась, – рассмеялась она, – а ты просто взял и своровал у меня всякие умные слова и записал их.

В тот момент что бы она ни сказала, Итяню было все равно. После экзаменов они с Ишоу и другими абитуриентами отправились в закусочную. Итянь был уже слегка навеселе от самогонки, которую раздобыл для них Ишоу. Итянь понимал, что закусочная – настоящее безрассудство. Как они объяснят матери, куда потратили столько денег, если, по их же собственным словам, все это время пробыли у родственников? Но какая разница? Экзамены сданы! Никто из абитуриентов-неудачников с ними не пошел, поэтому атмосфера царила радостная и приподнятая. Ставя на стол еду, хозяйка закусочной каждый раз недовольно цокала языком – уж очень они расшумелись, однако Итянь не обращал внимания. Когда, как он думал, никто не видел, он погладил под столом руку Ханьвэнь. Его палец задержался на мозоли на верхней фаланге среднего пальца, оставленной ручкой.

– Это твой знак отличия, – сказал он.

Лизнув указательный палец, Итянь принялся тереть ее огрубевшую кожу. Прежде он не осмелился бы проделать подобное у всех на виду, но за время экзаменов в нем прибавилось уверенности. За пределами деревни все его представления о пристойности казались глупостью. Он надеялся, что в городе, в университете, их отношения не надо будет скрывать. Этого аспекта коммунистического учения Итянь не понимал, как, впрочем, и многих других. Мао говорил, что женщина держит половину неба, но при этом прилюдно демонстрировать любовь к женщине считается неприемлемым. В школе их учили, что романтические отношения – пустая трата времени, которое следовало бы потратить на Революцию.

– Я все видел, – сказал Ишоу.

Итянь удивленно посмотрел на него. А он-то думал, что его брат так увлеченно поедает ютяо, что ничего вокруг не замечает.

– Вы двое хоть понимаете, что созданы друг для дружки? Моему братишке такие странные штуки нравятся, – Ишоу кивнул на конспекты, которые Итянь и в закусочную принес, – что друга по интересам ему сложно найти.

Они с Ханьвэнь собирались сравнить ответы на вопросы, но из-за подколок Ишоу оставили эту идею.

– А вот ты совсем как он! – Ишоу ткнул в Ханьвэнь палочкой и рассмеялся.

– Повежливее нельзя? – Итянь оттолкнул руку Ишоу.

– А ты кто такой, чтоб меня учить? Матушка моя? Или думаешь, что если ты экзамены сдал, так, значит, умнее меня заделался?

Итянь знал, что брат говорит шутливо, и все же рассердился. Он вспомнил об отце. И отец, и Ишоу – деревенщины, не знающие хороших манер, а из развлечений признающие только выпивку, потому что другого не видали. Итянь вспомнил, как накануне первого экзамена Ишоу зачитывал вопросы – медленно, то и дело сбиваясь. Разговаривать с ним Итяню не хотелось, он жаждал остаться вдвоем с Ханьвэнь. И он отвернулся от Ишоу, хотя тот наверняка уже так набрался, что, скорее всего, даже и не заметил.

Часть III Засуха

Глава 18

1993

Телефон стоял в гостиной, на приставном столике, покрытом белоснежной кружевной салфеткой, и весь следующий день Ханьвэнь то и дело подходила к нему, клала ладонь на трубку, уверенная, что уловила тихое жужжание, какое бывает перед звонком. Ей представлялось, как она снимает трубку и слышит голос Итяня. Или человека из полиции – тогда у нее появится предлог самой позвонить Итяню. Но тишину в доме не тревожил звонок, и Ханьвэнь охватывал ужас: вдруг она скажет “Алло”, а в ответ услышит приглушенный голос господина Цяня?

– Хочешь сегодня вечером в зоопарк сходить? – спросила она Юньюаня, когда служанка привела его из школы.

Сама Ханьвэнь весь день просидела дома, и здесь словно сам воздух душил ее, не отпуская ни на минуту после их возвращения с ужина. Внутри ей оставалось лишь ждать.