Картахена

— Вот именно. Слушай, мне пора. Если хочешь, утром можем позавтракать в «Колонне».

— Я подумаю. — Она смотрела в потолок, подложив руки под голову.

Маркус нашел свои джинсы, оделся, подошел к постели, наклонился над девушкой и поцеловал ее в лоб, прохладный, словно бок молочного кувшина.

— Одолжишь мне до завтра вашу телефонную книгу? Я намерен вычислить некоторые пересечения, для этого мне понадобятся карта, календарь и справочник «Вся Италия». А утром мы позавтракаем вместе, и я верну.

— Книгу одолжить не могу, — Она поежилась и натянула на себя простыню. — Это казенное имущество

Маркус пожал плечами, надел свитер и направился к выходу, но у самой двери остановился, услышав, как за спиной у него сказали нараспев:

And all night long, in the moonlight pale,
We sail away with a pea-green sail
In the shade of the mountains brown!

Глава шестая. День радости краток

Воскресные письма к падре Эулалио, апрель, 2008

Ты будешь смеяться, падре, но записка, принесенная студенткой, навела меня на мысль написать еще одну. Только с бумагой я возиться не стал, взял один из ворованных телефонов, найденных при облаве в цыганском таборе, написал сообщение и выбросил карточку.

Хорошо, что телефоны всех жильцов «Бриатико» остались у сержанта после опроса свидетелей. В сообщении говорилось прямо: приходи на то место, где я надрал тебе уши однажды после фейерверка на пляже по случаю Ferragosto, хочу тебе кое-что продать!

Это я написал, чтобы Ли Сопра понял, кто его зовет, не мог же я со своего номера писать — кто знает, чем наша встреча закончится. Я и жилет защитный надел, как настоящий сбирро, и оружие из сейфа достал. Я не собирался его убивать, я даже угрожать ему не собирался. Все, чего я хотел, — это дать ему возможность спокойно уехать — с условием, что копилка в участке наполнится доверху. Ты ведь знаешь, падре, что я не для себя стараюсь.

Не представляю, как он застрелил хозяина отеля, подойдя почти вплотную, на такое нужно немало куража. И рука должна быть твердой. Однако, когда он наставил пистолет на меня, пальцы у него дрожали, а лицо надулось от возбуждения. Это не тот ствол, из которого убили Аверичи, успел подумать я, там была старая беретта 92S, гильзу посылали баллистикам в Салерно. Это другой ствол! В этот момент он выстрелил, и я засмеялся.

Осечка. Еще раз. Осечка.

Это что еще за хлопушка? Мне надоело слушать щелчки, я кивнул капитану, чтобы подошел поближе, и он подошел. Говорю же, убивать его мне не было никакого резона. К пустой избе замка не надо. А он был именно что пуст, утомлен и разочарован. Я уже понял, что мы оба надеялись на один и тот же фантом, химеру, видимость добычи.

— Где ты выкопал это старье?

— Не поверишь, нашел в кармане пальто! — Улыбка у него была мальчишеская, я сразу вспомнил, каким он был задиристым, вечно на неприятности нарывался, хоть и господский сынок.

— У тебя же была приличная пушка, да еще с глушителем, ты ее со страху, что ли, утопил?

— С глушителем? — Он усмехнулся и покачал головой. — Видел бы ты этот глушитель, mi osito. А вот за идею спасибо.

Потом он отошел на пару шагов, забрался на камень, посмотрел по сторонам, размахнулся и выбросил пистолет в море.

— Это правильно, — сказал я, когда он вернулся. — Ехал бы ты домой, Лука. Ты слишком беден, чтобы сажать тебя под замок.

— А где, по-твоему, этот дом?

— Поезжай, я препятствовать не стану.

— Еще бы ты стал!

Потом мы еще минут десять поговорили, прямо как в старые времена. Я всю его подноготную изложил, и про парнишку, которого он в корыте засолил, и про старуху, и про конюха — доказательств у меня нет, но мотивы-то железные! — и про неапольских, что недавно про него спрашивали. У капитана глаза стали словно пенка на горячем молоке, у всех Диакопи глаза бледные, порода такая, а тут и вовсе цвет пропал.

Ты, говорю, за дурака меня держишь, думаешь, я «Пигмалиона» не читал? Да я всю рощу обегал, чтобы шаги твои просчитать, по секундомеру все проверил и диалоги в пьесе наизусть знаю. Что до алиби твоего, так рано или поздно прислуга заговорит, они ведь не тебя покрывают, а друг друга. К тому же репутацию богадельни соблюдают. Не уедешь — пеняй на себя. Материальную базу доказательств я тебе обеспечу.

Глядя на его подмазанное землистым гримом лицо, я почувствовал что-то вроде жалости, так, чуть-чуть, будто птица крылом мазнула. Может, марка была его последней надеждой отбиться от долгов. Сколько он тут проторчал в этом гриме, прикидываясь жалким, хромым стариком, — примерно с начала января? Перестал быть мужчиной, не заслуживает уважения. Даже пули не заслуживает.

Мы — то, чем мы притворяемся. Надо быть осторожнее.

flautista_libico