Картина маслом

— В настоящий момент мы не можем разглашать всех подробностей проведенной совместно с работниками Эрмитажа операции. Можем лишь сказать, что, получив от нас сигнал о возможном нападении преступников на музей, руководство Эрмитажа заменило часть картин на копии. Кроме того, в результате оперативных мероприятий Следственного комитета и Федеральной службы безопасности часть похищенных картин была обнаружена, изъята у преступников и возвращена Государству. Я не могу разглашать подробности этой операции, но хочу сказать, что наши работники проявили высочайший профессионализм и умение при проведении следственных мероприятий, зачастую рискуя жизнью, ради спасения мировых шедевров. К сожалению, часть картин преступники смогли вынести из Эрмитажа. Но в настоящий момент работа по их поиску продолжается, и надеюсь, что в самое ближайшее время…

— Слово предоставляется директору Эрмитажа…

— Да, действительно, узнав о возможности нападения на Эрмитаж преступников и опасаясь за сохранность фондов, мы решили укрыть наиболее ценные экспонаты в специальных хранилищах. Чему был инициатором мой первый заместитель Григорьев Иван Михайлович — известный ученый, искусствовед и знаток живописи. Кстати, он находился среди заложников и, взаимодействуя с террористами, смог убедить их в подлинности картин, что можно характеризовать как научный подвиг. Рискуя жизнью, он спас бесценные полотна известных живописцев. Именно благодаря его действиям мы сможем восстановить экспозицию практически в полном объеме. К сожалению, перенесенный стресс сказался на его здоровье. С прискорбием вынужден сообщить, что вчера ночью Иван Михайлович скончался у себя дома в результате обширного инфаркта…

* * *

Старая тропинка, еле заметная среди травы и густых кустов, вьется среди лесных деревьев, уходит в густолесье, выныривает, падает в ущелья, карабкается вверх по склонам. Иногда пропадает почти совсем. Но проводники идут по меткам: по «случайным» затесам на стволах, по срезанным особым образом сучьям, по приметным валунам… Они здесь двадцать лет ходят. А до них их отцы и деды. По этой тропе еще при царе Горохе из Персии контрабанду таскали на лошадях и ослах. На то они и проводники, чтобы знать, где идти, чтобы на кордоны и патрули военных не нарваться.

Идут люди — проводники, охранники, поводыри, ведут под уздцы лошадей. Долог их путь, хотя до границы рукой подать. Но прямо им нельзя. Им в обход, по звериным тропам, через ущелья, урманы и болота. Труден путь контрабандистов. Зато безопасен. Не встретятся на их пути военные, пограничники и просто случайные люди. Только одно зверье.

Совсем немного им осталось идти. Совсем чуть-чуть…

* * *

— Вижу!

— Где?

— Сто десять градусов. Им по-другому здесь не пройти. Здесь путь один!

Перевести бинокль. Что там? Какая-то прогалина среди леса. Какой-то полуосыпавшийся склон, над которым нависает скала, снизу густолесье, а еще ниже течет бурлящая горная река.

— Двое прошли. Скорее всего, разведчики. Сейчас другие подтянутся.

Да, точно. Фигура человека. Вышел на открытое пространство, быстро осмотрелся, пересек прогалину. Вьючная лошадь. Ее под уздцы ведет вооруженный человек. Лошадь косит глазом, шарахается от обрыва. К седлу приторочены с боков баулы.

Еще одна лошадь. Заскользила копытами, чуть не сорвалась вниз, полетели камни. Но выровнялась, прошла…

— Через пять часов они будут вон там, — показал проводник.

— А как они реку перейдут?

— Брод есть. Дождей давно не было, так что пройдут. А если бы дождь — ждать пришлось или сорок километров в обход идти до моста. Но там люди.

Толковый проводник. Но не дешевый.

— Добро. Веди нас к броду.

Встали, заправились, попрыгали, пошли. Трое мужчин и женщина. Все в шапочках с прорезями для глаз. И он в шапочке. Ни он их — ни они его не видели. Только проводник лица не скрывает. А что ему — он здесь живет, ему прячься не прячься…

— А чего они не говорят?

— Немые они.

— А-а…

Хотя очень даже разговорчивые. Но на том языке, который проводнику не понять. Издалека они, с той стороны океана. Но к горам привычны, потому что у них они тоже есть и походили они по ним, по тропам партизанским, немало. И постреляли. И побегали. И поползали. И еще побегают и постреляют.

Партизаны — хорошие исполнители, не избалованные. К переходам и лишениям привыкшие. И в тонусе, так как каждый день в реальных боевых. Отсюда — отсев, то есть естественный отбор: кто менее ловкий, тот первым уходит, кто поопытней — чуть дольше живет. Но всё равно не заживается… И это хорошо. Текучка там большая. Война, поэтому на них выбор и пал. Ну, кто их там искать догадается, а если догадается — как сыщет, если они в джунглях как волки хоронятся, а если вдруг найдет — как заговорит, а если заговорит, то что они ему скажут, когда сами ничего толком не знают.

Нет, тут все более-менее благополучно. Тут никаких концов!

Шаг за шагом…

Еле заметная тропа для чужого человека. Для местного — нет, для местного она как для горожанина проспект с фонарями. Свой он тут, каждую травинку, каждый кустик знает…

Ветки хлещут по лицу и груди. Заросла тропа. Вышли к реке.