Картина Сархана (другая редакция)

— Он зять мэра, — напомнила Николь. — При определенном желании его могли бы похоронить еще до самоубийства.

— Какое кладбище?

— Монтефиор, но…

— До встречи.

Лиза положила трубку. И открыла «Убер».

Построила маршрут. Нет, конечно, на машине по пробкам за час не успеть, но на вертолете… Главное, чтобы кладбище располагалось удобно и были свободные слоты.

Лиза почему-то злилась. Ничего, она еще посмотрит на удивленное лицо Николь. Бинго! Есть окно! Машина подъедет за ней через пятнадцать минут. Лиза рванула в ванную, на ходу размышляя. Полет — восемь минут. Инструктаж, взлет, посадка — ну еще минут пять. От аэропорта до кладбища минут пятнадцать или двадцать с учетом посадки в такси. Должна успеть.

Она посмотрела на себя в зеркало. Печальная картина, но времени очень мало. Краситься и укладываться некогда. Пришлось быстро расчесаться, скрутить волосы в пучок и ограничиться этим. Лиза вошла в гардеробную, пересекла ее, дойдя почти до самого конца, и открыла небольшой отсек, в котором хранились траурные платья. Задумалась.

Шляпа с вуалью… А не слишком ли? Будет выглядеть как вдова. Но не ехать же ненакрашенной! В этот момент коротко прожужжал телефон. Лиза посмотрела на экран.

Можем встретиться через два часа на нашем месте.

Она замерла, держа в одной руке платье, в другой телефон. Потом убрала трубку, стала спешно одеваться, благодаря чему спустилась в холл как раз к тому моменту, когда подъехала машина.

— Мисс Ру, хотите забрать…

— Потом! — отмахнулась она от девочки за стойкой, печатая сообщение в телефоне:

Давай через три часа.

Лиза села в машину, все так же не отрываясь от смартфона. Сначала нашла новость о проклятой картине. Официальный представитель заявил, что мистер Хёст не намерен судиться с людьми, запечатленными на фото, уважает законы и права и бла-бла-бла.

Фотография теперь действительно выглядела жутковато. Лица были замазаны как-то криво, неровно. Будто кто-то маркером начеркал. Забавно, но журналист, который писал об этом, сказал, что это не только не уронит стоимость произведения искусства, но и вызовет его рост. Хотя бы потому, что фотография обросла историей, а также стала даже более выразительной, чем раньше. У нее появился зловещий подтекст.

Статья, кстати, была написана до самоубийства Парсли. И теперь слова о зловещем подтексте становились совсем уж жуткими. Лиза хотела закрыть статью, но обратила внимание на автора. Томас Хантер. Тут же почувствовала, как заныл зуб. Мысленно поставила пометку записаться к дантисту.

Такси остановилось, Лиза быстро, но без суеты вышла из него и направилась к зданию. Прорезала холл злым вихрем и вошла в лифт. Никого не дожидаясь, нажала кнопку. Подходившие к лифту люди, кажется, и не возражали. Вероятно, никто не горел желанием оказаться в замкнутом пространстве с инфернальной вдовой. Лиза дождалась, пока закроется дверь, и посмотрела на себя в зеркало. Вуаль полностью скрывала лицо, что ее абсолютно устраивало. Она снова углубилась в смартфон. Предсмертная записка Парсли. Судя по всему, он позаботился о том, чтобы она попала в СМИ. Даже тут не обошелся без позерства.

Лизе пришлось прерваться. Лифт остановился. Она тем же злым вихрем вышла на вертолетную площадку. Пилоты несколько удивились ее внешнему виду. Не только траурному платью и вуали, но и одной перчатке. Вторую Лиза пока запихала в клатч. Смартфон на прикосновения в перчатке не реагировал.

Для Лизы хотели было провести стандартную процедуру инструктажа, показать видео и прочее, но она приподняла вуаль. Ее, конечно, знали в лицо.

— Сколько времени займет пересадка из вертолета в такси? — непреднамеренно ледяным тоном поинтересовалась она, пристегиваясь.

— Вы торопитесь, мэм?

— Очень.

— Думаю, я могу кое-что для вас сделать. Постараюсь ускорить процесс.

— Это было бы очень благородно с вашей стороны.

Она снова вернулась к смартфону. Предсмертная записка Парсли. Есть фотография, есть отдельный текст. На фото, конечно, дорогая бумага с оттисками и ровный красивый почерк. Неужели он тренировался? Лиза пробежала глазами по тексту.

Теперь, когда мне понятно, что нет на самом деле никаких других, я могу спокойно снять с себя свою гордыню. То, что я сделал, — это не слабость, а высшее проявление свободы воли. К несчастью, в этом никто не виноват. Возможно, единственное, о чем я жалею, — что на моих похоронах не будет Сархана. Ему там нет места.

Рубен Парсли