Картинки нижегородского быта XIX века

Новинка вызвала подражания. Через два года появились сразу четыре парохода подобного устройства, спущенные на реке Мологе купцом Еврепновым в компании с Бердом. Одновременно на Оке совершал рейсы пароход, построенный предпринимателем Сомовым на Выксунском заводе, целиком из русских материалов. Все эти пароходы не получили широкого распространения. Глубокая осадка затрудняла ход на мелких местах, а частые аварии требовали починок в специальных мастерских, которых не было. Здесь сказались тогдашняя русская техническая отсталость и консерватизм царского правительства. В 1829 году, т. е. через десять лет после появления новинки, все восемь имевшихся на Волге пароходов неподвижно покоились на якорях в Нижнем, предназначенные к продаже на слом… Это было в то время, когда на Волге ходили, гремя шестернями, неуклюжие коноводки, да надрывались в тяжелом труде бурлаки. Понадобилось в дальнейшем еще целых пятнадцать лет, чтобы пароходы завоевали прочное место на русских реках.

Хроника почти всех провинциальных углов России того времени отмечала наличие какой-либо местной «знаменитости» — человека, изумлявшего окружающих богатством, причудами, пороками, а иногда и преступлением.

Нижегородская губерния имела такой «раритет» в лице князя Георгия Александровича Грузинского. Знатность рода (потомок владетельных грузинских домов), влиятельное служебное положение (губернский предводитель дворянства) соединялись в нем с колоссальным богатством (владелец села Лыскова и десятков других сел и деревень).

Начало его громкой известности относится к последним годам XVIII века.

Будучи ярым рабовладельцем и неукротимым деспотом, князь Грузинский, обладая влиятельными связями при дворе, ни во что ставил местные власти и во всей своей деятельности руководился единственным принципом — «я так хочу».

Свою усадьбу, помещавшуюся на полугоре, рядом с Лысковом, князь сделал притоном для всякого рода беглых и беспаспортных людей. Под личиной человеколюбия и жалости к несчастным, он пополнял ряды постоянно бегавших от него крепостных. Когда возможно было, он записывал таких «призреваемых» именами умерших, но еще не вычеркнутых из ревизских сказок, а в других случаях снаряженные им шайки грабили караваны на Волге, отбирая в свою пользу товар, а для князя — бурлацкие паспорта. Однажды губернатор чуть не накрыл Лысково со всеми укрывавшимися в нем беглыми, но предупрежденный дозорами князь перед решительным моментом согнал всех «бесписьменных» на мельничную плотину и, подрубив балки, утопил десятки людей… Приращение крепостной массы практиковалось и другим — «легальным» способом. Позади княжеского дома-дворца стоял большой ящик, куда «согрешившие» дворовые девушки окрестных помещиков приглашались подбрасывать по ночам своих «незаконных» младенцев. Предприимчивый крепостник затем выправлял на них оптом из Макарьевского уездного суда владенные грамоты.

Обычное ежедневное занятие князя составляли суд и расправа над подвластными и неподвластными ему людьми. Непрерывный ряд бесчинств закончился из ряда вон выходящим происшествием. Лысковский «самодержец» подарил дорогую лошадь уездному исправнику Веселовскому и тут же приказал своей дворне отодрать его — за то, что «невежа» на его глазах осмелился, вопреки пословице, посмотреть подарку в зубы…

На этот раз нижегородские губернские власти настояли на суде и обвинительном приговоре, но… последний не удалось привести в исполнение. Князь Грузинский не сплошал: громадной взяткой подкупил местных макарьсвских чиновников, устроил самому себе пышные похороны и целых три года (1798–1801) считался… умершим. «Воскрес» он по восшествии на трон Александра I, который даровал ему «амнистию».

«Вторая жизнь» этого волжского царька, перенесенная в Нижний, мало чем отличалась от первой. Прежние его беззакония не помешали нижегородскому «благородному» дворянству с 1807 года, в течение семи трехлетий, переизбирать его на самые почетные губернские посты. На предводительском посту кн. Грузинский не уменьшил, а скорее увеличил свою привычку воевать с каждым, кто подвернется на его пути. Будучи страстным собачником, он имел на своей городской псарне до 800 собак разных пород и возрастов. Стоило ему только увидеть где-либо красивого кровного пса, он не успокаивался до тех пор, пока не приобретал его правдами и неправдами. На этой почве произошло роковое для него столкновение с министром внутренних дел Румянцевым, у которого он ухитрился украсть пару понравившихся водолазов. Разгневанный министр нажал где следует, предводитель наконец был обвинен в давно практиковавшейся им утайке дворянских сумм и отстранен от должности. Остаток жизни опальный князь провел в Лыскове. За три года до смерти всесильный некогда деспот впал в старческий маразм и не вставал с кресла, устроенного на специальном помосте перед окном, из которого открывался обширный вид на двор усадьбы. Скончался он от нервного удара, увидев в окно мужика, не снявшего, при приходе на княжеский двор, с головы шапку…