Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо

Шёл 1849 год, викторианская эпоха пребывала в самом своём расцвете, и позировать художникам считалось ничуть не менее грешным делом, чем заниматься проституцией. Уолтер решил пойти в обход и убедил свою собственную мать провести переговоры с миссис Сиддал – пусть женским языком объяснит, кто такие прерафаэлиты, убедит в благонадёжности намерений молодого мастера, ну и пообещает хорошую оплату почасового труда.

Сегодня, глядя на портреты (их много) и фотографии (сохранилась всего одна) Элизабет Сиддал, хочется сказать, что она как будто сошла с полотен прерафаэлитов, но на самом деле она вошла в их полотна. Эта стройная белокожая девушка как будто добавила волшебной пыльцы в их краски – и до той поры мёртвые картины внезапно ожили, не растеряв ни капли магии.

Элизабет стала тем последним необходимым компонентом, который объединил прерафаэлитов в единое целое – с этим не справился бы ни один манифест, ни одна учёная статья или критический отзыв. Несмотря на отличия манеры и стиля, разную мощь таланта и усердия, картины прерафаэлитов всегда узнаваемы, и дело здесь не только в ярких красках и тщательно прописанных деталях, но и в том, что женские образы Россетти, Ханта, Милле, а позднее – Морриса и Бёрн-Джонса всегда несут в себе частицу души Элизабет Сиддал, хранят её меланхоличность и тайную грусть.

Поистине, Уолтер Деверелл обладал острым взглядом и прекрасным чутьём, вот только нашёл он сей алмаз не для себя. Мать Уолтера действительно уговорила миссис Сиддал разрешить дочери позировать художнику, но как только счастливый Деверелл уселся за мольберт, так тут же осознал, что понятия не имеет, как передать на холсте сложный цвет волос модели – диковинный тёмно-рыжий оттенок, для которого не годятся простые краски…

Деверелл, наивная душа, обратился за помощью к своему другу Данте Габриэлю Россетти, и тот, придя в мастерскую, впервые увидал красавицу Лиззи. Бледная кожа, печальные глаза, волнистые длинные волосы, которые впоследствии будут называть «прерафаэлитскими»… Девушка простого происхождения, из многодетной лондонской семьи – и такой взгляд, благородство в каждом жесте, откуда что взялось?

Семья действительно была не из аристократических, зато с претензиями. Отец зарабатывал на жизнь изготовлением столовых приборов, но при этом верил, что обладает правами собственника какой-то дербиширской гостиницы. Он тратил много сил на то, чтобы доказать этот статус собственника, пока у кого-то из домашних не лопнуло терпение – и все документы, кропотливо собранные мистером Сиддалом, не сгорели в камине. Сиддалы жили на Чарльз-стрит, в доме № 7 – именно здесь 25 июля 1829 года появилась на свет Элизабет. Детей в этой семье с ранних лет приучали к труду, но в то же время внушали, что они имеют право на нечто большее, чем всю жизнь мастерить шляпки для богатых леди. Лиззи, например, интересовалась поэзией и живописью, она даже показывала свои рисунки кому-то из знающих людей, и знающие люди сказали, что у неё имеются способности. Позировать настоящему художнику – отличный способ приблизиться к мольберту, пусть и с другой стороны. Возможно, именно об этом думала Элизабет, когда в мастерскую Уолтера Деверелла ворвался Данте Габриэль Россетти и потерял дар речи, увидев перед собою воплощённую мечту.

– Испанское золото! – сказал он, потрясённый действительно редким цветом волос девушки. Деверелл рисовал с неё Виолу, переодетую Цезарио, себя он изобразил в облике Орсино, а шуту Фесте придал черты своего друга Россетти. Данте Габриэль был исключительно хорош собой, Лиззи не могла этого не заметить. А бедняга Деверелл не мог не заметить того, что художник и модель действительно созданы друг для друга…

Россетти влюбился в Элизабет и совершенно очаровал её. Увы, эти сеансы позирования оказались вовсе не так безопасны, как кое-кто обещал. Данте Габриэль имел прекрасное образование, был поэтом и переводчиком, издавал, пусть и недолгое время, журнал «Герм», пропагандирующий идеи прерафаэлитов. Он умел, кажется, всё: делал витражи, писал акварели, сочинял действительно очень недурные стихи, переводил Данте… Прибавьте к этому романтический ореол художника-революционера, стремящегося вытащить британское искусство из академического болота, – и поймёте, что у мисс Сиддал просто не было шанса устоять. Россетти очень скоро стал её любовником, а она – его главной моделью, натурщицей, музой.

Данте Габриэль был на протяжении нескольких лет буквально околдован необычной красотой Лиззи Сиддал. С детства привыкнув сверять каждый этап своей жизни с великим тёзкой, он назначил Лиззи на роль Беатриче, воспетой Данте Алигьери.