Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо

Уильям Холман Хант, главный идеолог прерафаэлитского братства, родился в 1827 году в небогатой семье лондонского клерка. Уже двенадцатилетним мальчиком он вынужден был работать, чтобы прокормить себя. У родителей не было возможности поддерживать Уильяма на пути в мир искусства, он, в отличие от Милле, прокладывал эту дорогу самостоятельно. Рисовать Хант начал рано, ещё подростком, но в художественную школу Сасса поступать не решился. Работал и готовился к экзаменам в Королевскую Академию, не подозревая о том, что будет «воевать» с альма матер до конца своих дней. Трижды Хант держал экзамены, и только на третий раз, как в сказке, попытка увенчалась успехом. Увы, вожделенная учёба в Академии быстро разочаровала его. Общий уровень подготовки не выдерживал никакой критики, преподаватели шли по давно проторённым маршрутам, студенты не знали, кто такой Тинторетто… К счастью, в то самое время Ханту попались на глаза работы влиятельного искусствоведа Джона Рёскина – и он нашёл в них то свежее дыхание, те новые идеи, которых так не хватало Академии, до последнего дюйма пропитавшейся затхлым духом традиционализма.

Пятитомный труд «Современные художники» явился для Ханта настоящим открытием, а призыв Рёскина соблюдать верность природе стал одним из основополагающих принципов прерафаэлизма. Впоследствии Джон Рёскин сыграл важную роль в истории братства; думается, что без него прерафаэлиты не добились бы такого успеха и признания вначале в викторианской Англии, а затем и во всём мире. Рёскин – не только путеводная звезда для братства, но и его крёстный отец, защитник, спаситель.

Холман Хант – так со временем художник стал подписывать свои работы – был исключительно трудолюбив и последователен. Не то что третий участник братства – Данте Габриэль Россетти. Тот вполне мог начать сразу десять работ, а потом бросить все десять и лежать на полу, сочиняя стихи. Россетти был поэт – и наполовину итальянец. Он родился в семье итальянских эмигрантов, причём его отец, выйдя из самых низов, сумел окончить университет в Неаполе и получить должность оперного либреттиста. Фигура отца Россетти вообще на редкость примечательна, он повлиял на своего сына не меньше матери-англичанки. Россетти-старший был вынужден покинуть Италию, поскольку активно участвовал в деятельности Рисорджименто, национального освободительного движения. В Англии он работал учителем, впоследствии стал профессором знаменитого Кингс-колледжа в Лондоне. Всем своим детям Россетти передал по наследству страстный интерес к поэзии. Двое – старший сын Данте и дочь Кристина – стали известными поэтами, младший сын – художественным критиком. И даже именем своим будущий прерафаэлит был обязан не кому-нибудь, а великому Данте Алигьери, чьи сочинения Россетти-старший переводил на английский. Интерес к творчеству Данте и, разве что чуть в меньшей степени, к английским поэтам Шелли, Блейку, Китсу Россетти-младший пронесёт через всю свою жизнь.

Профессорское звание отца позволило его детям получить отличное бесплатное образование в Кингс-колледже. Юный Данте Габриэль изучал здесь латынь и греческий, а также брал уроки рисования. В 1814 году он поступил в художественную школу Сасса, где учился Милле, но, в отличие от своего старательного друга-вундеркинда, в излишнем прилежании замечен не был. Россетти проявил себя там скорее как хулиган и прогульщик. Послушные мальчики копировали антики и муляжи, в то время как Данте пропускал занятия или рисовал карикатуры на древние статуи. Тем не менее ему удалось сдать выпускные экзамены и стать студентом Королевской Академии. Здесь дело пошло несколько веселее – правда, Россетти не столько внимал мудрости преподавателей, сколько оттачивал навыки практическим путём: в студенческие годы он написал множество портретов брата, отца, сестры. Традиционные методы преподавания навевали на него скуку, разогнать которую могла только поэзия. Данте вдохновлялся творчеством великого Уильяма Блейка, в те годы мало кем признанного гения, который, как и Россетти, был сразу и поэтом, и художником. Романтическая самобытность Блейка, глубина его философии изменили представления Россетти о поэзии и живописи, к тому же Блейк, как и сам Данте Габриэль, выступал против академического застоя, сковавшего викторианское искусство, как лёд сковывает реку. К моменту исторической встречи с Хантом и Милле Россетти полностью созрел для того, чтобы бросить вызов мёртвой системе. Так появилось братство прерафаэлитов, трёх совершенно разных художников, решивших изобрести машину времени и вернуться на ней в мир средневековой живописи с его наивностью, яркими красками и безупречной верностью природе.

Верность природе! Именно к ней призывал в своих трудах Джон Рёскин, которым так восхищался Холман Хант.

Диккенс против, Рёскин – за